палача, в каждый взмах его орудия казни, в каждую струю крови, что вырывалась из ран преступника.
Раздробив берцовую кость правой ноги, палач принялся за кости левой ноги. Все удары давались ему легко, движения были рассчитанными и оттого экономными. И поэтому казалось, что палач не трудится, а играет в забавную игру. Он должен был выглядеть как злой лесоруб, валящий дуб. В поте, в напряжении, в усталости. Но выглядел он добрым папашей, обтесывающим топором меч – игрушку для своего сыночка.
Он даже пытался улыбаться. И оттого его лицо становилось еще ужасным, еще более зловещим. А для беснующейся толпы еще… более прекрасным, а значит, привлекательным.
Перебив кисть правой руки и раздробив локоть, палач ненадолго остановился. Предстоял удар по плечевой кости. Это был сложный удар. Многие из палачей довольно часто промахивались и проламывали ключицу. Но сама казнь колесования строго предусматривала дробление основных сочленений конечностей. Допускалась и ломка больших костей. Только так преступник мог еще прожить несколько дней. Удар по ключице мог повредить важные жизненные органы и ускорить смерть. А этого при казни колесованием не предполагалось. Преступник должен был до конца испытать боль наказания и умереть спустя время, осознав свои великие грехи и тысячи раз испросив за них прощения.
Палач удовлетворенно кивнул. Удар вышел удачным. Он внимательно всмотрелся в лицо казнимого и еще раз кивнул. Осталось разделаться с левой конечностью – и можно немного отдохнуть.
– И как вам мой палач?
Рыцарь фон Бирк всем телом навис над омюссом Эльвы.
Дочь бюргермейстера невольно вздрогнула и приподняла голову. С первых же ударов палача она опустила взгляд, сожалея о том, что не может закрыть руками уши. Ведь на нее смотрели так же часто, как и на палача. Отец не зря гордится ее чудесной красотой. Ведь ее лица не коснулись оспа и черви, следы от которых были почти у всех горожанок. Что это, как не божественное чудо? Так думали все. И только Эльве было понятно это чудо. Она умывалась каждое утро чистой водой и протирала лицо оливковым маслом с ромашкой. Так ее приучил отец, прочитав о целебности этого средства в светских книгах греческих мудрецов. Но это приходилось хранить в тайне. Настоятель Кремского аббатства во время службы авторитетно заявлял: «Мыть лицо ни в коем случае нельзя, поскольку может случиться ухудшение зрения и вы не увидите дьявола, умащивающего на него свой зад».
Наверное, оттого что Эльва умывала лицо, а может, и от внутренней музыки души, она мучительно тяжело, впрочем, как и отец, воспринимала зловонные запахи. А от нависшего рыцаря сильно разило вином и лошадиным потом.
– Я бы охотнее осталась дома, – тихо промолвила девушка и искоса посмотрела на барона. Ей уже приходилось встречать рыцарей. Фон Бирк был самым молодым из них. И если бы… А впрочем, зачем ей думать об этом.
– Тогда бы я вас не увидел. Ведь вы так старательно меня не допускаете.
– Признайтесь, что есть от чего.
Девушка
