который валялся тут же, под фанеркой, было старательно выведено: «Сам ты мудак».
– Надо зайти, – показал Петька на рекламный щит, – смотри, какой здесь продакшен.
Перекинувшись с Джойс парой английских фраз, друг, кряхтя, вылез из машины и стал, приседая, разминать затёкшие ноги, матерясь вполголоса по-русски.
– О чём это вы? – полюбопытствовал я.
– Супруга, сука, поинтересовалась, какие закуски готовят в таком живописном заведении, – прокомментировал Зелёнкин свой разговор с женой, хрустя коленями и вытягивая перед собой полные волосатые руки, – может, говорит, гамбургерами ихними перекусим?
У входа в вагончик зевала заспанная девушка в розовом неопрятном переднике и такой же пилотке. Она, вслушиваясь в наш разговор, достала сигарету, прикурила и категорично сказала, как будто отрезала:
– Из горячего только шашлык, но его надо ждать, когда мясо привезут, если поросёнка зарезали. Теперича не каждый день режут…
– И что, получается, совсем закусить нечем? – спросил я, любуясь омской мадонной.
– Ну почему же нечем, – обиделась мадонна, – пиво есть и «Кириешки», сухарики такие подсоленные. Ещё в наличии орешки для «Сникерсов» расфасованные. Налить?
– Спасибо, – вежливо поблагодарил её Петька, – у вас тут в этой деревне наш однополчанин когда-то жил, Виктор Коробков. Как бы нам его мамашу повидать?
Девушка наморщила носик, выпустила из него две струйки сигаретного дыма и сказала загадочно, кивнув в сторону Эдвина и Джойс:
– Так вы сами по себе или с родителями? А то могу жильё предложить, баньку вам подтопим… Девчонки наши влюбчивые, напарят, что и уезжать не захочете. Налить пива-то? С «Кириешками», пока поросёнка режут?
– Мы по делу приехали, – вздохнул я, – всё остальное потом, в рабочем порядке.
– Так тёть Маша ещё лет пять тому назад как померла, – не сдавалась буфетчица, – рядом с сыном и похоронили, вроде как сама так просила. Пока пиво пьёте, смена моя и закончится, так уж и быть, покажу, где кладбище.
– Желудочные мы, – соврал я, косясь на рекламный щит, – кроме водки ничего пить нельзя, врачи запретили. А сухарики вынеси, мы ими занюхивать будем.
Над Витькиной могилой росла кривая косматая берёза. Металлическая пирамидка со звездой и выцветшей фотокарточкой была когда-то покрашена в синий цвет, но время облупило краску, и в углах её место активно занимала густая ржавчина. Под фотокарточкой неровные жёлтые буквы складывались в бесхитростный текст: «Сыночка, я тебя проводила живым и здоровым, а встретила в железном гробу. Каждый день плачу и вспоминаю, да теперь уже немного осталося».
Такой же обелиск, только поновее, венчал осевший соседний холмик. А с фотографии скорбно смотрела на нас усталая, постаревшая, но всё ещё похожая на Богородицу, Витькина мать.
Мы постелили рядом, прямо в траве, клетчатый плед и стали
