наказать за хамство. О Киришах у меня остались тяжелые воспоминания. Но зато они уравновешиваются впечатлениями, полученными на противоположном конце Ленинградской области. Осенью 1980 года я копал с однокурсниками картошку в деревне Токарево на сырых, холодных полях Выборгского района. Копали мы по шесть дней в неделю от рассвета до заката. На душе было так мерзко, что даже чтение «Капитала» Маркса вспоминалось порой как светлый праздник, как победа свободного человеческого духа над выраженной в гнилой картошке природной необходимостью.
Однако в воскресенье полагался отдых. Что означало работу лишь до обеда. И от «идиотизма деревенской жизни», на который сетовали в «Манифесте коммунистической партии» еще Маркс с Энгельсом [Маркс, Энгельс 1948: 13], росло стремление к безумным поступкам. Однажды мы с однокурсниками Андреем Илларионовым8 и Вадимом Солдатовым после обеда рванули вдруг в Выборг. Пешком пять километров до шоссе. Затем километров тридцать на автобусе. Когда выходили, уже смеркалось, а надо было еще добраться до Выборга, повеселиться и вернуться назад. Но главной проблемой для проведения вечера в приличном обществе стала даже не удаленность Выборга, а размещение бараков, где мы проживали. Стояли они в непролазной грязи. Поэтому наш выход в свет состоялся в больших резиновых сапогах типа «Красный говнодав». Именно так мы и завалились в кафе «Бригантина». Взяли по бифштексу и бутылочку «Фраги». Вольный воздух русской Финляндии с молдавским вином и белорусской музыкой («Малиновки заслышав голосок…») сотворили чудо. Пир брюха перешел в пир духа. Мы плясали, как заведенные, в своих говнодавах, несмотря на неделю, проведенную в борозде. И все удовольствие на троих обошлось лишь в пять сорок. До сих пор поверить не могу, что так дешево! Случались порой отдельные успехи и в эпоху развитого социализма.
«Мы поедем, мы помчимся…»
Транспортная тематика была чрезвычайно популярна в советских песнях, начиная с Гражданской войны. «Наш паровоз, вперед лети, в Коммуне остановка…», «Эх, тачанка-ростовчанка – наша гордость и краса». К 1960‑м акцент был перенесен с пролетарских паровозов и тачанок на более романтичные виды транспорта. «Как провожают пароходы? Совсем не так, как поезда. Морские медленные воды – не то что рельсы в два ряда», «Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним», «Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги». И наконец, «На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы».
Транспорт был не простым средством потребления, как колбаса или штаны. Про колбасу и штаны песен, насколько я знаю, не складывали. Или складывали, но весьма специфические, шпионские. «А пуговки-то нету у левого кармана, и сшиты не по-русски короткие штаны, а в глубине кармана – патроны от нагана и карта укреплений советской стороны». Эту песню петь почему-то не хотелось. Или хотелось, но сильно выпив и закусив водочку колбасой.
Другое дело – транспорт. В одной
Внесен в реестр иностранных агентов.
