и шуток в свой адрес. Через некоторое время призвал всех к тишине и объявил с преувеличенной серьезностью: „Я вот тут написал песню… про нас всех… если хотите, я могу“. Он попросил гитару, поискал тональность, добавил своему голосу побольше гнусавости и в излюбленной „дилановской“ манере, тягуче и монотонно „проныл“ не очень складные, но зато очень искренние, как и все, что делал Майк, дифирамбы».
Первоначально композиция называлась «Апраксин блюз», а позднее – «Посвящение Татьяне»: «Над морем плывет тихий блюз, очень нежный. / Все печали забыты, все прекрасно, как прежде… / Нарисуй мне картинку и раскрась ее ярко. / Нарисуй мне, что я убежал / Убежал, убежал из зоопарка».
Зубы Родиона
Нам надо было обязательно провести черту между нами и этим скучным миром.
Никто не мог знать, что вскоре жизнь Майка потечет в другом направлении. После возвращения из «академа» он познакомился в институте с чрезвычайно колоритной фигурой по прозвищу Родион. Это знакомство стало для Науменко точкой бифуркации.
Настоящее имя хранителя сакральных знаний было Толик Заверняев. Еще в старших классах он полюбил «Преступление и наказание» и получил прозвище Родион за внешнее сходство с артистом Георгием Тараторкиным из одноименного фильма. Толик-Родион поражал воображение сверстников цитированием на память огромных фрагментов из умных книг, и в частности из полного собрания сочинений Ленина.
«Добросовестно я учился совсем недолго, – уверял меня впоследствии Родион. – Начиная со второго семестра я стал прогуливать почти все лекции – с легкой руки Майка, естественно. К примеру, на экзамене по физике мы увидели нашего профессора второй раз… Короче, после встречи с Науменко моя жизнь поменялась. Он познакомил меня с Таней Апраксиной, со школьными друзьями и приятелями-меломанами. У нас даже появились пластинки, купленные вскладчину: Марк Болан, Лу Рид, Дэвид Боуи. Но денег всегда было мало, поэтому и дисков у нас оказалось немного».
Часто беседы «интеллектуалов от рок-н-ролла» затягивались до поздней ночи. И тогда Родион, чтобы не ехать домой на другой конец города, оставался ночевать у Майка. Следующий день мог выглядеть так: скажем, Родион, проснувшись, обнаруживал себя на тигриной шкуре, привезенной Василием Григорьевичем из вьетнамской командировки. Пока студент выравнивал дыхание после встречи с клыкастой пастью, Майк успевал изжарить черный хлеб на завтрак. Затем друзья принимали дозу западной музыки и направлялись, к примеру, в гости к Тане Апраксиной.
«Иногда я думал о каких-то серьезных вещах, но говорить об этом мне не хотелось, – признавался позднее Майк. – В восемнадцать лет я понял, в чем смысл жизни. Как сейчас помню, приходил мимо Апраксина двора, и… просто озарение какое-то наступило. Вдруг шмыкнуло – и я понял. И никому никогда я про это не скажу».
Еще со школы Науменко мечтал создать собственную
