краю неба не засветили день – слабой аппаратурой, которую надо было ещё настраивать, она была мутной и норовила моргнуть или сдохнуть. Оттуда, от неё тоже тянуло влагой по пригибающейся траве. В туче что-то решили – её тяжело качнуло и медленно, с почти слышным гудением – всем, кроме людей, как обычно – понесло на запад, к чьим-то чужим крышам, антеннам и коммуникациям. Все, кто не спал ночью – кто облегчённо, кто разочарованно – выдохнули и полезли спать днём. Все, кто прятался в кембрии, осторожно пошли на разведку. Настроения петь не было ни у одной птицы.
Дом Ани тоже попытался в 1й раз настроить в окнах дневной свет – эпизодически, вспышкой – пойманной от того, с краю неба. А вот тени с запада ещё стройно держались на всех домах полотнищами, синхронно меняющими свои складки и положения.
Аня роется под кроватью. Выгребает пыльные старые вещи – на свет, но не в своё внимание. Рука набредает на нужную – плеер – поехал на свет, на свету оказывается кассетным, старым, одна кнопка запала, другую деталь тут же приматывают скотчем.
– Вот теперь, девочка, ты человек, – это память.
Память сидит на кровати в виде не то дед Мороза, не то солдата, один костюм смешан со вторым, и вручает ей этот плеер, второй рукой гипнотически-нервно вертя сигарету между всех пальцев той руки, то заводя её за спину или пряча куда-нибудь в зону тени от шубы на солдатском, то плюя и демонстративно устраивая шоу с вращением сигареты.
– Береги как зеницу ока, – Ане – лет 5, плееру – уже тогда возраст с одной запавшей кнопкой. – Если не сдохну, потом вернёшь, – бороду резко сдувает вбок: рассчитать под ней то дыхание, от какого бы не сдувало, у Мороза не получается. – Если сдохну, считай, подарок. Пользоваться умеешь?
Откуда-то – память не помнит, откуда – не то из-за кирзового сапога, а там из-под кровати, не то из мешка с подарками появляется картонная коробка с кассетами – плотно стиснутыми друг с другом, в упаковках, без, в самодельных конвертиках и обёртках, объединённых в группы резинками для волос и самостоятельных.
– Это, сука, золото. Это, сука, коллекция платины и бриллиантов – в одной, сука, сраной, коробке. Это то, что тебе повезло, как Рокфеллеру-мать-его-накрест-Ротшильдову – и это то, что останется после меня. С Новым годом, микро, прочуй, что те-е перепало.
И они слушали Раммштайн, а потом Сектор газа, а потом Мэрлина Мэнсона, а потом ещё Летова, пока кто-то ли, что-то ли не столкнуло деда Солдата с кровати и не призвало проваливать дальше, потому как ему уже пора было куда-то дальше проваливать. Кассеты и плеер же оставались жить здесь и – неизвестно, передались ли вкусы по наследству или Аня и сама склонна была считать золотом те же вещи – но коробка жила на свету (а не под кроватью), ближе к магнитофону, и по сей день, в окружении своих собратьев, в основном, тех же стилей.
– Фил, – 5-летняя Аня держала наушник в ухе пальцами, потому что иначе он вылетал от качаний солдата Мороза, – так а можно мне это слушать? Или только охранять?
Внятного
