поем, очень уж находились, наработались за день.
Фотографируемся у домика академика Комарова Владимира Леонтьевича – крупнейшего знатока флоры Восточной Азии. В 32-м, 33-м и 35-м годах он жил и работал в этом домике.
Старший объездчик, который сопровождает нас, громадный дядя без правого глаза, представился сразу:
– Я вообще-то преподаватель музыки. 18 лет учил играть на баяне.
И вот наконец-то увидели мы хотя бы следы тигра, шли по его свежим следам. К чему только не привыкаешь. (Кроме мошки – уши распухли и горят от нее и деметилфтолата.)
У реки Пейшулы залезли даже в пещеру (развлекали Нину: писали копотью на стенке, как Том и Бекки).
Едем на юг, к китайской границе, к реке Лючихезе. По дороге заезжали и работали в Шуфане и Тигровой. А дальше – странные очень места: есть дороги, есть расчищенные тропки и ни единого дома, ни единого человека на километры.
Машина останавливается. Серега опасливо выглядывает в окошко кабины.
– Там дзоты, – сообщает он, – сплошь, и блиндажи, колючую проволоку вижу. Что за черт, куда мы заехали…
Алексей Иванович раскрывает карту местности. Мы гурьбой окружаем его.
– Это… – Он стискивает бороду в кулак. И мы подхватывает падающую карту.
– Здесь, на этом месте, на карте, – говорит он, – очень большое пятно. Судя по всему, это… это, если правильно называю, укрепрайон. Перед Китаем. Но ведь мы с Китаем сейчас не в ссоре. Надо пойти посмотреть.
Алексей Иванович спускается по приставной лесенке из будки и идет, брезентовый плащ его развевается.
– Ребята! – Он машет нам рукой. – Идите! Здесь нет никого. Это всё брошено. Это бывший наш укрепрайон.
Мы подходим. Дзоты кругом. Но всё заросло кустарником, из отверстия в дзоте торчит орешник. На полуоборванной проволоке видны стебли цемицифуги. Она обвивает проволоку. Если собрать здесь цемицифугу (это сердечное), а мы ведь хотели ее найти… Значит, старайся не уколоться о проволоку.
Сообща решили оставаться здесь. Поставили палатку, кто спит в фургоне, кто в палатке.
И третий день мы копаем здесь корни, отбираем у проволоки наше добро. Попутно подстрелили косулю и зажарили на костре. С продуктами у нас негусто.
Наконец уезжаем в Кедровую падь.
Здесь нет уже расчищенных дорог, и в одной «ямке» буксовали три часа.
Потом – получше, спокойней. И когда смотришь в открытую заднюю дверь фургона, видишь уходящую дорогу, высокие сопки, и кажется, будто дорога уходит, а сопки надвигаются сзади, догоняют, становятся больше, больше. На вершинах сопок темнеет могильная сосна.
И становится грустно. Ведь впереди еще три месяца. И хоть крутимся с утра до вечера, и всё у меня хорошо, хочу видеть Лелю, Гишку, очень хочу написать Гишке, а написать письмо сейчас не смогу.
Даже во сне так хочешь
