рукой и скрылась в дверке. Неужели нам придется лезть туда?! Там же все покрыто налетом, лужи светятся, и вообще я мышей боюсь и пауков! И если здесь все так плохо, то что же творится дальше?!!
Мы протиснулись в железную дверь, не такую маленькую, как казалось, хотя нагибаться все же пришлось. Я едва успела выпрямиться, когда что-то с воем накинулось на меня. Железные челюсти щелкнули прямо возле лица, и впереди зажглись два сверкающих зеленых пятна.
– Ифрит, назад! – мощным голосом крикнула старуха из глубины помещения. Что-то повернула – и еще одно подвальное помещение залил мягкий свет.
Упс, бабуля, беру свои слова обратно…
Бросив на меня недоверчивый взгляд, старуха скинула тулуп и валенки.
– Прошу прощения, что пришлось провести вас через черный ход, на парадном опять ремонтные работы, – глубоким контральто, почти не тронутым возрастом, произнесла она и тоже выпрямилась.
Пес ее оказался мраморным догом, совершенно шикарным, с необычно большими зеленоватыми глазами и отливающими лиловым пятнами на крупном поджаром теле. Он внимательно осмотрел гостей, причем мне показалось, что на Цезаря глянул, как на старого знакомого, а на меня – оценивающе и с легким скепсисом. Не может у простой псины быть такого богатого выражения глаз! Хотя на простую псину этот Ифрит не очень-то походил. Потоптавшись возле нас, он отошел и залег в углу. А я снова уставилась на хозяйку.
Красивой ее все-таки нельзя было назвать: высокая, худая, кожа висит сухими складками, нижняя губа оттопырена, нос большой и загнут крючком. Но глаза… даже если в молодости она и не была красавицей, я уверена, мужчинами вертела только так. Потому что от этих глаз сложно было оторваться – два бездонных черных озера в солнечный день, по агатовой поверхности скачут искорки… а под поверхностью, готова поклясться, водятся крупные такие бесы.
– Чего уставилась? Дырку протрешь, – беззлобно сказала старуха. – Чаю хотите?
– Некогда, Лидия Фарисеевна. – Цезарь подошел к хозяйке, и они расцеловались троекратно. – Артура дрянь одолела, надо спешить.
Старуха покопалась в карманах фартука, при свете нормальной лампы оказавшегося очень чистым и даже вроде накрахмаленным, извлекла еще одни очки, водрузила на нос. И уставилась на меня. Под пристальным взглядом я стушевалась и принялась разглядывать помещение. Если снаружи смущала невероятная сырость, то теперь я не могла взять в толк, как в полуподвале может быть так сухо и уютно. С труб свисают салфетки, лампы – в абажурах какой-то африканской расцветки, на кровати в углу – одеяло в технике пэчворк, совершенно современное и шитое явно не вручную. Невысокие окошки под потолком занавешены кружевным тюлем. Почти всю середину помещения занимал длинный, основательный деревянный стол. В одном торце к столу крепился компактный токарный станок, перед ним шеренгами выстроились деревянные болванки.
– Эта, что ли, спасать будет?
Я напряглась.
– Вы что-то имеете против, мадам?
