style="font-size:15px;"> Я понимал, что мы три с половиной часа ехали сюда, и обратно никому не хочется. Воспользовавшись рассеянностью мужика я сделал шаг через порог несмотря на то, что он там стоял:
– Слушайте, Славка – мой хороший друг, – говорил я при этом громко, прикинувшись слабослышащим. Когда говоришь громко, но спокойно, это всегда производит убедительный эффект. – Я хотел бы посмотреть как тут всё, повспоминать былое. Вы не против?
Когда я сказал «вы не против», я весь целиком был уже в тёмных сенях без окон. Здесь пахло какой-то затхлостью, засохшим спиртом на дне пыльных зелёных бутылок водки, пауками, сыростью и старым жиром. Запах некогда жизни прошлого, но о настоящем он отчётливо говорил, что тут не живут по меньшей мере полгода. Густобровый, похоже, был прав.
Очевидно, он не хотел нас пускать, но я уже был внутри, за мной уже переступила порог Даша, Олеси тоже собирались войти несмотря на то, что их-то точно никто не звал. И мы вошли. Лысый, похоже, не понимал, почему мы все себя так ведём:
– Вам надо осмотреть дом? Но я же сказал, что Славы нет и увы не будет. Или у вас какие-то дела в этом доме? Я тут обживаюсь, вещи Славы не трогаю. Просто обживаюсь. – Как бы оправдывался лысый. – Дом-то служебный, от государства.
– Мы тут вас впервые видим, – сказала Олеся старшая стоя уже в сенях. – Вы давно тут?
Мужик всё ещё стоял держал открытую дверь, словно бы мы должны были тотчас выйти, но мы никуда не собирались. Я прошёл в комнаты. Даша за мной. Мужик сказал:
– Я совсем недавно, месяц. Я бы пригласил на чай вас, только туда, в баню. Я там живу в основном, но у меня ужасный беспорядок, всё не было времени убраться.
– А чем же занимался тут? – Спросил я недоверчиво, но громко и всё так же кося под дурачка.
Мы разглядывали помещение, мужик в ответ промолчал, потом как-то медленно отошёл от входной двери, она немного со скрипом прикрылась. Не до конца, но стало темно. Пока луч света из открытой двери попадал в комнату, вот что я успел разглядеть. Я опишу обстановку, вызвавшую у меня даже не вопросы, а какое-то тупое онемение.
Окна были заложены изнутри какими-то старыми полотенцами и сорванными с петель занавесками. Карнизы у некоторых окон были оторваны – видно, что занавески сдирали в спешке. Некоторые тряпки для более плотного прилегания к окну были прижаты поленьями или всё теми же обломками карнизов. Свет внутрь попадал, но очень тусклый. Большую часть просторной комнаты занимала кипа каких-то связанных крест накрест бечевой то ли книг, то ли чёрт его знает чего. Старый диван стоящий в углу с характерными вмятинами навсегда запечатлел позу, в которой привык лежать Славка.
Печь, располагавшаяся между залом и комнатами, была всё такая же белая, слегка закопчённая, рядом с ней дрова – возможно, Славка исчез в самые холода. Кое-где стояли бутылки, банки, прочая посуда, большинство были выставлены так, словно их вот-вот намеревались помыть – на столе, покрытом замусоленной
