сказал я.
– Святого? – переспросил ты. Или твой второй.
– Я же тебе уже говорил: у меня нет ничего святого, – усмехнулся кто-то из вас и надавил на гриф, лежащий у меня на груди.
– И я тебе тоже говорил: нет у меня ничего святого, – надавил со своей стороны второй.
Ты и твой второй, у которых нет ничего святого, продолжали втискивать в меня подпись Бога. А уже умирая, я вспомнил. Я вспомнил, как звали ту девушку, – ну которая была с Марком в «Забриски-пойнт» Антониони. Ее звали Дарья. Даша. Как и в моем личном Забриски-пойнт. А как вспомнил – сразу умер.
«Падал теплый снег, струился сладкий газ»
Я бы и правда умер там – на Шивтей Исраэль, 24, если бы не Мартышка. Она спасла меня. Мартышка прогнала и тебя, и твоего второго, и я сумел сбросить с себя штангу. А потом она вытащила меня из-под наваленных букв – из-под тараканов английского, многоножек китайских иероглифов и муравьев русского на улицу. А гриф – ну твоя подпись с росчерком Фредди, – она на полу осталась валяться.
Мартышка лаяла, забыв человеческие языки, а я стоял и смотрел на здание почты – той, что на Шивтей Исраэль, 24, где я получал на несколько сот шекелей больше, чем раньше. А потом почта взлетела на воздух. Взорвалась, как в «Забриски-пойнт» Антониони. А потом – взорвалась еще раз. Как у Антониони в «Забриски-пойнт». А потом почта Бога еще раз взлетела на воздух. И еще раз. И еще раз пятнадцать или шестнадцать. Медленно. Красиво. Как в «Забриски-пойнт» Антониони. Звучала Careful with That Axe, Eugene пинков. Как и в «Забриски-пойнт». Вернее, у Антониони эта вещь называлась Come in Number 51, Your Time Is Up. И в «Забриски-пойнт» это была инструментальная вещь. А в моем Забриски-пойнт слова были. Их когда-то Илья Кормильцев написал. Специально для моего личного Забриски-пойнт. Они плыли по теченью, оно их принесло нагими на холодный стол.
Падал теплый снег, струился сладкий газ.
Что-то большее,
чем просто выгорели брови
Я сначала думал, что это только у меня в голове почта Бога взорвалась. Ну типа как в кино. Но оказалось, что все как у Марка, – его и в кино убили, и в жизни. В общем, почты Бога, той, что на Шивтей Исраэль, 24, больше не было. А вот с чайником, ну с тем, который мне когда-то принес Мордехай, с чайником, на подставке которого было написано фломастером
