могли окрестить «кулацкой сволочью», «кровопийцами», «мироедами» и т. д. Вспомните исторический фильм о Павлике Морозове и другие ему подобные, не сходившие с экранов советских кинотеатров в те годы.
А то, что классовое противостояние и вражда в Грузии в ранние советские годы не сильно проявлялись, то это было связано с самой советской властью, которой в этой республике, по большому счёту, и не было в том виде, в каком она функционировала в России и других национальных образованиях. Наверно, по известной причине, в Грузии допускалось некоторое послабление диктата советской системы власти, он здесь не был таким всеобъемлющим и всеохватывающим, проникающим во все сферы общественной и личной жизни граждан, как в остальной стране Советов.
Здесь, в Грузии, безусловными ценностями оставались семья, родственные связи, гостеприимство и добрососедство. Политика, государственные и социальные нормы жизни и поведения не проникли в сознание широких масс и не становились жизненно важными ориентирами. Советская пролетарская идеология так и не овладела умами и сердцами людей. Молодёжь не очень любила ходить строем и петь духоподъемные пионерские и комсомольские песни, здесь ближе были свои, народные, грузинские напевы, которые затягивались сообща в многоголосье, так характерном по своей природе для национальной музыкальной культуры.
И ещё одно немаловажное обстоятельство. Приехали мы в Грузию и начали здесь обживаться в начале суровых 30-х годов. Тогда здесь свирепствовал политический террор и репрессии, шла отчаянная борьба большевиков с грузинским меньшевизмом, которая коснулась очень многих людей, среди которых были и видные общественные и политические деятели, учёные, а то и вовсе невинные жертвы. Эти трагедии накладывали отпечаток на психологию и поведение жителей грузинской столицы. Людям, подавленным пережитым горем, не было никакого дела ни до этнических, национальных и социальных дрязг и конфликтов, ни до проявления каких-либо антипатий или враждебных выпадов против нацменьшинств, всяких там «кулацких отпрысков» или других «врагов народа». Напротив, чувствовалось скрытое сочувствие и сопереживание, понимание того, что тот же ужас и трагедия завтра могут прийти и в твой дом, что дамоклов меч террора висит над каждой семьёй и может опуститься на любую голову в любое время.
Все эти обстоятельства в совокупности, как я думаю, уберегли нас от серьёзных душевных травм и моральных потрясений. И что больше всего утешало – так это особенность межличностных отношений, в которых отражалась местная специфика, так называемый менталитет коренного населения, своеобразие национального характера жителей города, легко идущих на контакт, на сближение, открытых и общительных, очень быстро переходящих на дружескую ногу. Это были люди без комплексов, говорливые, словоохотливые, весёлые, любящие пошутить и побалагурить. А главное, эти люди входили в спокойные отношения с представителями разных социальных слоёв и национальностей.
