вот, испортили мне Тихий океан, – почти вслух подумал Афанасий, – надо поправлять».
Куда при этом делась фотомодель, никто не заметил.
Прислонив к Океану кусочек кальки, старший научный сотрудник стал переводить на неё острым карандашом очертания белого пятна, чтобы впоследствии вырезать латку из подходящей бумаги, близкой по цвету к условному обозначению воды, заклеить повреждение. При копировании оказалось, что края белого пятна вырисовывали в океаническом окружении удивительно естественную линию, какие обычно производит природа. Так на карте под калькой неожиданно обнаружился вновь созданный большой и настоящий остров с парочкой махоньких островков поблизости.
Афанасий Грузь отнял прозрачную бумагу от белого географического пятна, скомкал её, выкинул прочь. Затем, по своему обыкновению, пропустив через мозг ассоциативную цепочку мыслей, закончил её многозначительным хмыканьем, взял ещё более остро отточенный карандаш. Им учёный обвёл изысканный контур белого пятна. Затем, написал настоящим картографическим шрифтом, принятым для названий островов, – подлинно учёную надпись:
«TERRA PACIFICA».
***
– Терра Пасифика, – наконец нашёл и произнёс вслух название карты Пётр Васильевич, когда окончательно разгладил бумагу дома на своём столе, – или Терра Пацифика.
Сопоставив сетку параллелей и меридианов на бумаге с аналогичной сеткой на «политической карте мира», лежащей под стеклом его домашнего рабочего стола, Панчиков определил местонахождение острова. Оно оказалось в Тихом океане, южнее островов Россиян. В политическом мире эта земля не значилась.
***
Афанасий неподвижно стоял подле порушенной карты природы Земного Шара, где поместилось белое географическое пятно, медленно вертел на пальце янтарное кольцо, состоящее из отдельных слезинок древних сосен. Оно согревало часть пальца, пока что непривычно. А свежее воспоминание о дарительнице вещицы согревало часть его сознания теплом виртуальным. Память, подчиняясь воле учёного, снова развернулась, и на её просторах вырисовалось некое подобие панорамного вида, своим содержанием резко отличное от карт и отпечатков, висящих на стенах, не говоря уж об экскурсе в историческую перспективу дома, что напротив окна в помещении, похожем на просторный гроб. На панорамном холсте памяти, помимо пастозных сочных мазков делового и профессионального содержания той командировки, в центре, почти невидимо выглядывала некоторая отмывка, растушёвка скромного цветового наполнения: волнующая встреча с девушкой, может быть, мало для кого приметной. Афанасий глядел только туда и будто под диктовку воспроизводил в уме тогдашние лёгкие беседы вперемешку с непринуждённым молчанием и подробностями в них. Вместе с тем, он там же, в уме бегло разглядывал собственное впечатление о ней. Рельеф этой свежей печати не поражал пытливого взора Грузя
