расы, так что в течение более чем двух тысяч лет Китай с его народными верованиями достиг бы самых высоких результатов нашей окцидентальной философии. – «То, что видит и слышит Небо, – говорит Чу-царь, – это только то, что видит и слышит народ. То, что люди считают достойным или виновным награды или наказания, – это то, что Небо хочет наказать или вознаградить. Между Небом и народом существует тесная связь: поэтому пусть те, кто управляет народом, будут внимательны и предусмотрительны». – Конфуций выразил ту же мысль по-другому: «Приобрети любовь народа, и ты приобретешь царство; – потеряй любовь народа, и ты потеряешь царство». – Здесь, таким образом, здравый смысл, общественное мнение, представляется царицей мира, как в других местах – откровение. В «Дао-тэ-цзин» все еще более определенно. В этом произведении, которое является не чем иным, как первой попыткой критики чистого разума, философ Лаоцзы постоянно путает здравый смысл и бесконечное бытие как синонимы под именем Дао. На мой взгляд, именно это отождествление основных идей, которые так резко и глубоко разделили наши религиозные и философские истоки, виновато в том, что книга Лаоцзы так непонятна для нас.
76
Ср. Auguste Comte, Cours de philosophie positive и P.-J. Proudhon, De la Création de l’ordre dans l’humanité.
77
В мои намерения не входит с уверенностью утверждать возможность превращения веществ или обозначать ее как цель исследования, к которой следует стремиться; тем более я не берусь утверждать, какого мнения должны придерживаться специалисты по этому вопросу. Я лишь укажу на тот вид скептицизма, который, во всех смыслах не принятый ранее, порождает самые общие выводы или, скорее, самые несовместимые гипотезы философии химии, служащие основой для ее теорий. Химия – это поистине отчаяние разума: везде она соприкасается с фантастическим, и чем больше опыт учит нас познавать ее, тем больше она окутывает себя непроницаемыми тайнами. Эта мысль пришла мне в голову, когда я недавно читал химические письма Льебига. – Г-н Льебиг изгоняет из науки гипотетические причины и все сущности, предполагаемые древними, такие как творческая сила материи, отвращение к пустоте, spiritus rector и так далее. Однако сразу же после этого, чтобы сделать химические явления понятными, он принимает ряд не менее темных сущностей – жизненную силу, химическую силу, электрическую силу, силу притяжения и т. д. Это как бы реализация свойств тел, подобно тому как психологи возводят способности души, такие как свобода, воображение, память и т. д., в нечто особенное и реальное. Почему бы вместо этого не обратиться к элементам? Если атомы по своей природе тяжелы, как считает г-н Либиг, то почему бы им не быть также по своей природе электрическими и живыми? Чудеса! Явления материи, как и явления духа, становятся понятными только тогда, когда предполагается, что они порождаются непостижимыми силами и управляются противоречивыми законами: это ясно из каждой страницы книги Льебига. – По мнению Льебига, материя по сути своей инертна и не обладает никакой собственной активностью: но как же тогда атомы могут иметь вес, быть тяжелыми? Не является ли приложенный к ним вес скорее вечным и добровольным движением, присущим материи? И не должно ли то, что мы считаем покоем, быть лишь состоянием равновесия? Зачем же тогда предполагать либо инерцию, которую опровергают ближайшие определения, либо внешнюю
