поели, Настасья мужественно отвернулась от стола, я быстро собрала посуду и принесла кофе. Тут раздался длинный звонок в дверь.
– Ты кого-нибудь ждала? – сердито спросила не насытившаяся Настасья.
Будто грядущее нашествие гостей могло изменить ее планы пообедать у меня и поплакаться.
– Никого.
– Тогда не открывай. Сейчас твой дом – моя крепость.
Но трезвон возобновился.
– Иди сама и пошли любого, куда подальше, – предложила я Настасье.
Она смертоносной пулей вылетела в прихожую и через пару минут позвала:
– Поля! Поль! Да поторопись, черт тебя дери! Смотрю в глазок и вижу, как он сползает на пол. Открыла, он сует мне паспорт и заклинает помочь – плохо с сердцем. Говорит, мать на его глазах от такого же приступа скончалась. Документы я, разумеется, пролистала. Его.
На тумбочке для обуви загибался молодой человек лет восемнадцати в коричневой кожаной куртке. Он был очень бледен и хватал ртом воздух.
– Для начала «Корвалол» нужен, – сказала Настасья, посчитав пульс и как-то судорожно отдернув пальцы от запястья неожиданного пациента. – А потом кардиологическую бригаду вызовем.
– У меня нет. Пойду, попрошу у соседки.
– Шевелись, Поля, он действительно плоховат. И учти, мне понадобится капель сорок, а не две-три.
Перспектива кудахтать над трупом незнакомого человека в собственной прихожей впечатлила. Однако вскоре я вернулась в квартиру, сунула Настасье пузырек с лекарством и бездушно набросилась на парня, у которого за время моего отсутствия полиловели губы:
– Значит, сердце расшалилось? Прямо-таки расхулиганилось? А, почему по подъезду носятся люди в камуфляже, бронежилетах и с автоматами? Они живо тобой интересуются. Пригласить?
– Бога ради не надо, – прохрипел страждущий, – я все объясню…
– Не сейчас, – постановила Настасья, успевшая пропитать «Корвалолом» кусок сахара.
Она ловко сунула крошащийся кубик рафинада парню за щеку и скомандовала:
– Поль, взяли, понесли. Его необходимо уложить и укрыть. Вперед.
– Ладно. Надеюсь, он никого не убил и ничего не взорвал, хотя народу по его душу нагнали, будто знатный террорист, – покорилась я.
– Не по мою, – еле ворочая языком, заверил меня сердечник.
Доктор стянула с него куртку, и мы волоком транспортировали тяжелое тело к лежанке. Не хотела бы я служить армейским санинструктором. Он еще ухитрился залезть в карман джинсов, извлечь мятую сторублевую купюру и предложить Насте за услуги. Она мастерски выматерилась. Мальчик извинился и убрал деньги.
«Опять лезу в неприятности, вполне вероятно, укрываю преступника. Настасья только за себя отвечает, а у меня ребенок». Мысль проскочила, юркнула куда-то и затаилась во мне до худших времен. А ощущение, будто она не мысль в голове,
