в досягаемости взгляда?! О том, чтобы прикоснуться к ней рукою, Гоголь даже не помышлял.
Три дня он провел в безделье и нервной горячке, срываясь на недавно нанятом слуге Ефреме. Плата, запрошенная им, была столь низка, что Гоголь вначале даже не поверил ушам. Парень был расторопный, малопьющий, достаточно опрятный и не дурак. С обязанностями он справлялся так хорошо, что у Гоголя сразу высвободилось часа два свободного времени в день, вот только было неизвестно, что делать с этим временем. Перо валилось из рук, чтение не лезло в голову, общение с друзьями раздражало, потому что не позволяло лелеять образ Александры перед мысленным взором.
Гоголь и сам не знал, как дождался субботы, как не умер от тоски и неопределенности. На урок он явился сорока минутами раньше и в ожидании своей ученицы метался по комнате, как зверь в клетке. Но вот она предстала перед ним, и села, и стала слушать, и он понял, что готов ждать хоть целую вечность следующей встречи. Он взялся читать «Ночь перед Рождеством» и был поражен тем, как чутко воспринимает Александра Россет каждый поворот сюжета, настроение каждой сцены, характер каждого персонажа. Она смеялась вместе с Гоголем и ужасалась вместе с ним, а когда он присвистнул, веля черту везти кузнеца к царице, Александра сделала то же самое и, немного смущаясь, призналась, что этому искусству обучил ее старший брат, когда они жили в имении, после чего оба принялись делиться воспоминаниями детства.
Гоголь не заметил, как сел с нею рядом, и это неземное создание, занимавшее все его мысли и чувства, не выразило своего неудовольствия его фамильярным поступком. Напротив, она смотрела на него благосклонно и даже вроде как с призывом. Боже, боже, как прекрасна была она в эти минуты их близости! Безупречную гладкость чела ее обрамляли блестящие и черные, как агат, волосы, слегка вьющиеся по концам, касающимся плеч и горделивой шеи. Глаза ее, и нос, и щеки – все было исполнено красоты и благородства, но чаще всего ее уста привлекали внимание Гоголя. Они были сложены таким волшебным образом, будто сдерживали в себе некое тайное признание и могли в любой момент отвориться, чтобы произнести заветные слова. От мысли о том, что это могли быть за слова, у него замирал дух в груди. Комната шла кругом, и стол кренился, и готовы были упасть часы, отмеряющие минуты урока. И опьянение это было вызвано лишь присутствием восхитительной Александры Россет, так сколько же счастья могла бы она принести Гоголю одним своим прикосновением, одним вздохом, достигшим его смертельно бледных щек! Для него целая жизнь заключалась в этих двух часах.
Они истекли. Прекрасная ученица посмотрела на стрелки, и Гоголь понял, что сейчас она встанет и исчезнет, как исчезает восхитительный сон поутру, сколько ни пытайся его удержать. Сердце его сжалось. Александра Россет действительно сделала движение, собираясь подняться со стула, но осталась сидеть.
– Это был замечательный урок, – сказала она. – И вы действительно мастерски читаете, Николай Васильевич.
– Благодарю, –
