заорал и стал извиваться на снегу.
Помню свой ужас и колотун.
Я кинула малыша обратно в коляску, как тюк. Сверху лихо побросала подушки, погремушки и одеялки.
И он орал там на дне, уже тише. Это было совсем страшно.
Дрожа, я помчалась с коляской обратно к его легкомысленной мамаше. Казалось, случилось страшное, и он вряд ли выживет.
Орущую кучку я вкатила в квартиру, понимая, что и мне, и младенцу – кирдык.
Но его мама не рассердилась. Она понимала, что няньке от горшка два вершка, что возьмешь. Нет переломов – и ладно! Она уравновешенная была.
Она успокоила своего Сашеньку, покормила, он и уснул.
Самое странное было потом.
Я ей, видимо, понравилась как няня. То ли тем, что бесплатная, то ли тем, что знакомая, то ли тем, что ответственная: все-таки не плюнула и не ушла кататься с горки – подумаешь, мало ли, кто там валяется на тропинке, надоел, визгун.
На меня можно было положиться: я привезла ребенка туда же, откуда увезла.
Так что через пару недель эта мудрая мать снова оставила меня с тем же младенцем дома и, ни о чем не тревожась, упорхнула в парикмахерскую.
И вот я сижу и смотрю на Сашеньку.
И все идет хорошо, я даже стала ему напевать «Рыбки уснули в пруду».
Саша слушает, протягивает ручонку влево, берет бритвенное лезвие, кем-то заботливо оставленное на тумбочке, и начинает его мять. Пальчики его покрываются кровью, и он снова, разумеется, орет.
И я вижу, что сжимает он лезвие крепко, и, если отбирать – он еще пуще порежется.
Поэтому просто начинаю орать вместе с ним.
Мы так орем какое-то время, оба измазываемся кровью, и никого дома нет.
Наконец Саша лезвие роняет. Я его прячу, и мы оба засыпаем в нервном шоке. Не дождавшись мамы.
Вот не помню, дальше я его нянчила – или уже нет.
Этот самый младенец-экстремал и стал директором завода.
Скорей всего, его душа ощущала опасность, связанную со мной, так что он мне не перезвонил.
Однако педагогический талант у меня явно был: я с пеленок приучила Сашеньку, что жизнь – борьба. И результат налицо: человек многого достиг.
Константин Устинович Черненко
(история любви)
Как октябренок я интересовалась политикой, читала газеты и смотрела телевизор вместе с бабушкой, которую всегда удивляла одна несостыковка: по словам дикторов и авторов публикаций, мы жили прекрасно, а на улицу выйдешь – стоишь в очереди три часа. «Старому человеку это трудно понять», – говорила бабушка.
Но мне, человеку нестарому, было отрадно, что какие-то «дьяволы» – в далеком Пентагоне, «военщина» – в Израиле, «милитаристские хищники» тоже черт-те где, а у нас в советской стране все хорошо, и все у нас есть: и надои, и картошка, и свекла в магазинах мокренькая, и ситчик – словом, все необходимое. И мы – самые счастливые люди на Земле.
Однако порой случалось горе и у нас. Как-то раз сообщили грустную
