тартины с костным мозгом, чай, фрукты. Артистка выглядела прелестно, улыбалась, дала двугривенный на чай, дай бог ей доброго здоровья. Тележку просила оставить, сказала, мол, накроет позже сама. После этого вернулся в ресторан, где и был до конца смены».
– И что не так?
– А то. – Митя ткнул в верхнюю часть листка, где проведший допрос полицейский записал особые приметы официанта. – «Никита Нилов, двадцать восемь лет, метр восемьдесят, плотного телосложения, блондин». Блондин, чёрт возьми!
– Ох ты ж…
– Надеюсь, он ещё тут. В арестантскую его, в «холодную». Может, освежит память.
Глава 8,
в которой происходит второе безумное чаепитие
– Но он меня вдруг покинул, оказался он подлецом,
И только горькие слёзы вспоминают его лицо…
Княгиня Фальц-Фейн читала нараспев, прижав правую руку к сердцу, а левой грациозно взмахивая в такт словам. Декламация продолжалась уже почти полчаса и, откровенно говоря, изрядно утомила собравшихся.
Соне ещё, можно сказать, повезло. Загорской-старшей, как одной из ближайших подруг, полагалось место в партере, а там ни подремать, ни отвлечься никак невозможно. Отсюда, с «галёрки», Соня видела напряжённый затылок матери, который покачивался в такт стихам. Маму даже было немного жаль.
Здесь, на задних рядах в большой гостиной Фальц-Фейнов, иные беззастенчиво спали, другие – без зазрения совести сплетничали. И то и другое можно было делать без опаски – мягкие диваны и обильные растения в мраморных вазонах отлично глушили звук. А свечи, коими сопровождались литературные салоны княгини («поэзия – это интимное действо»), озаряли по большей части саму хозяйку, оставляя последние ряды в приятном сумраке.
Озарять было что. Сегодня Ангелина Фальц-Фейн и правда напоминала ангела. Белый и воздушный её наряд символизировал чистоту и целомудрие, широкие рукава взметались подобно крыльям, светлые волосы княгини охватывал тонкий золотой обруч, серые глаза влажно блестели – видимо, от тех самых «горьких слёз», вспоминающих подлую натуру бросившего лирическую героиню персонажа.
Хозяйка вечера была великолепна.
Стихи были невероятно плохи. Ужасны, что уж там.
– Он оставил меня одну, бедную и грустную,
Словно помятый цветок, словно брошенную корку арбузную, –
донеслось до галёрки.
«А вот с коркой неожиданная аллегория, – мысленно удивилась Софья. – Не всё ж страдать увядшей розой. И зачем ей страдать? Молодая, красивая, муж обожает, денег много. А у неё что ни стихотворение – всё про несчастья, муки и неясные томления души. Я бы на месте мужа задумалась – кто её там бросает постоянно?
То ли дело Ахматова, например. Тоже, конечно, любит про всякие горечи и скорби сочинять, но чувствуется в ней сила, страсть. “Ты свободен,
