ну вылезай! Ты не знаешь, куда они девали мою тень?
В ответ раздался дивный звон, будто зазвенели золотые бубенчики. Это язык фей. Вы, дети, не можете его услышать, но если бы вдруг услышали, то сразу поняли бы, что уже слышали его когда-то.
Динь сказала, что тень в большой коробке (она хотела сказать – в комоде), и Питер тотчас подскочил к ящикам и начал обеими руками выгребать из них содержимое и швырять всё на пол, словно король, бросающий медяки в толпу. Он скоро нашёл свою тень и так обрадовался, что захлопнул ящик, не заметив, что в нём осталась Динь.
Если он о чем-нибудь и думал в эту минуту (а я подозреваю, что думать было не в его привычках), то, конечно, только о том, что тень тотчас же прирастёт к нему, стоит только прижать её покрепче; когда же этого не случилось, он пришёл в ужас. Он попытался прилепить её мылом, взятым из ванной, но у него ничего не вышло. Дрожь пронизала Питера, он уселся на пол и расплакался.
Его плач разбудил Венди, и она села в постели. При виде незнакомого мальчика, плачущего на полу, она не испугалась, а скорее приятно удивилась.
– Мальчик, – спросила она вежливо, – почему вы плачете?
Питер тоже умел быть необычайно вежливым – он выучился светским манерам на праздниках у фей; он встал и с чрезвычайной учтивостью поклонился Венди. Ей это очень понравилось, и, сидя в постели, она ответила ему поклоном.
– Как вас зовут? – спросил он.
– Венди Мойра Анджела Дарлинг, – ответила она не без гордости. – А вас?
– Питер Пэн.
Она уже знала, что это Питер, но всё же его имя показалось ей коротким.
– И всё? – спросила она.
– Да! – ответил он резко. Впервые в жизни он почувствовал, что имя у него и вправду коротковато.
– Простите, – сказала Венди Мойра Анджела.
– Чепуха, – отрезал Питер.
Она спросила, где он живёт.
– Второй поворот направо, – сказал Питер, – а потом прямо, до самого утра.
– Какой смешной адрес!
У Питера сжалось сердце. Он подумал, что адрес, пожалуй, и в самом деле смешной.
– Нет, не смешной! – сказал он.
– Я не то хотела сказать, – поправилась Венди, вспомнив, что Питер был её гостем. – Я хотела спросить: на письмах так и пишут?
«Лучше б она не вспоминала про письма», – подумал Питер.
– Не получаю никаких писем! – сказал он презрительно.
– Но ваша мама получает?
– Нет у меня никакой мамы! – ответил он.
У него не только не было мамы, но не было ни малейшего желания её иметь. Он считал, что про матерей вообще зря говорят столько хорошего. Но у Венди сердце сразу заныло от жалости.
– Ах, Питер, теперь понятно, почему ты плачешь! – вскричала она, спрыгнула с кровати и подбежала к нему.
– И вовсе я не поэтому плакал, – сказал он с негодованием. – Я плакал
