боюсь, вы не поверите мне, подумаете, будто я лгу, будто все это я только сейчас придумала: но и молчать я не в силах, ибо не хочу, чтобы вы считали, будто мне неведомы долг и чувство! Поведаю же обо всем по порядку… Все началось с моего непрошеного прихода в усадьбу князя, когда меня чуть было не прогнали и возвратили лишь потому, что вы замолвили за меня словечко А я, вместо благодарности, осталась в усадьбе, – увы, беззащитная женщина, я осталась там против собственной воли! О, как я страдала! Потом, когда вас снова призвали и вы пели нам песни, стыд и раскаяние с новой силой жгли мою душу, а уж радости или веселья я не ведала и подавно. «Когда-нибудь и меня ждет такая же участь!» – думала я. Мне вспоминалась надпись, оставленная вами на бумажной перегородке, слова, что вы начертали: «…не дольше осенних морозов продержится летняя зелень!» «Истинно так!» – думала я. Но с тех пор вы куда-то исчезли, и я не знала, где вас искать. Когда же мне рассказали, что, приняв постриг, вы поселились все вместе в глухом, далеком селении, меня охватила беспредельная зависть! Я непрерывно молила Правителя-инока отпустить меня, но он по-прежнему был глух к моим просьбам. И тут глубокие раздумья нахлынули на меня. Я думала: весь блеск, вся слава в этом суетном мире – лишь краткий миг, мимолетное сновидение! К чему все радости, к чему успех и богатство?.. В кои-то веки мне выпало счастье родиться на свет человеком, приобщиться к учению Будды, а ведь это редкостная удача! Погрузившись в пучину смерти, нелегко, ох нелегко будет снова сподобиться такого же счастья, как бы долго ни продолжалось круговращение жизни и смерти, сколько бы раз ни довелось умирать и снова рождаться![58] Молодость быстротечна, на нее нельзя полагаться! В нашем мире все непрочно, все зыбко – мы не знаем, кто раньше сойдет в могилу, юноша или старец… Здесь все мимолетно – не успеешь перевести дыхание, а уж вот он – наступает твой смертный час… Век наш короче жизни мотылька-однодневки, быстротечнее блеска молнии в небе! Горе тому, кто, опьяненный недолгой радостью жизни, не помышляет о том, что ждет его после смерти!.. Вот с какой мыслью нынче утром я тайно покинула княжескую усадьбу и пришла к вам уже в новом обличье! – С этими словами Хотокэ сбросила с головы покрывало, и Гио увидела, что Хотокэ уже постриглась. – Я пришла к вам, приняв постриг! Простите же мне мое прежнее прегрешение! Если сжалитесь надо мной, станем вместе молиться и вместе возродимся к новой жизни в едином венчике лотоса![59] Но если все-таки не лежит ко мне ваше сердце, я тотчас же уйду отсюда, побреду куда глаза глядят, вдаль, упаду где-нибудь у подножья сосны, на циновку из мха, на древесные корни и стану взывать к Будде, сколько достанет сил, пока не сбудется заветное мое желание – пока не наступит смерть! – так в слезах изливала она свое сердце, полное скорби.
– Поистине мне и во сне не снилось, что на ум вам могли прийти подобные мысли! – сдержав слезы, ответила ей Гио. – Страдание – удел всех живых существ, обитающих в этом мире: мне надлежало смириться, понять, что таков уж мой горький жребий, а я то и дело роптала, гневалась и во всех своих бедах винила одну лишь вас! А ведь гнев – тяжкий грех, гнев в душе не позволит сподобиться возрождения к вечной жизни в обители
