Лариска пыталась… даже не смешно! Она страшная зануда. Отец вечно в разъездах, Юлия вела дом, а Лариска зудела. Ужас! К счастью, она с нами не живет, у нее шикарная сталинка в центре. Папочка с Норой поженились девять лет назад. Нора была безобидная. А Лариска тогда жила с нами. Она сначала ушла – когда училась в институте, а когда умерла мамочка, вернулась. А когда папочка женился, снова ушла. И с тех пор меня никто не пытается воспитывать. Мы жили вчетвером – отец, Нора, я и Юлия. Юлия с нами уже лет восемь или даже больше. Или нет! Она пришла сразу после папочкиной свадьбы. Значит, восемь. У отца еще есть сестра, копия Лариски, тетя Нина. То есть была. Они не разговаривали сто лет. То есть папочка и тетя Нина. Тетя Нина только Лариску жалует. Характер фельдфебельский, что у Лариски, что у тети Нины. Тетя Нина – работала судьей, а Лариса адвокат – два сапога… – Она вдруг осеклась. – Никак не привыкну. Тетю Нину убили месяц назад, двенадцатого октября. Открыто следствие, к нам все время ходят, расспрашивают. Две смерти за месяц. Даже меньше. Если бы вы видели, как они на нас смотрят! Лариска – наследница, тетя все оставила ей. Она была богатая, муж дядя Слава – художник, хорошие картины ей оставил, она их понемножку продавала и ни в чем себе не отказывала. Отец чувствует себя виноватым, они никогда не ладили, он говорит, что не проявил достаточно терпения, в детстве он ее очень любил, она делала с ним уроки, научила плавать. А я помню, он рассказывал, как удирал от нее, сыпал соль в чай, а однажды порвал школьный дневник, и она его отлупила. И вообще издевался. Знаете, когда умирают родные, начинаешь изводить себя за невнимание, грубые слова, не так сказали, не то, не проявили терпения, соли насыпали… Просто ужас! Папочка едва пришел в себя после смерти Норы, как тут тетю Нину убили. Он снова слег, даже не хотел гостей, но я сказала, что это семья, надо быть вместе, традиция есть традиция, и он согласился. Вот! А теперь…
– Ты сказала, тетю убили? – переспросил Монах, рассматривая ее.
– Да, ударили чем-то по голове. Ее домработница пришла утром, а она лежит убитая. Представляете? Вся в крови.
– Чего же ты хочешь от меня?
– Помешать третьему убийству.
– Помешать убийству? – удивился Монах. Ему казалось, девочка играет придуманную роль, а он – публика. – Откуда мысль о третьем убийстве? Ты что-то знаешь?
– Ничего я не знаю! Но ведь кто-то же тетю Нину убил? Убил. И Нора разбилась. Две смерти в семье в течение трех недель. Не удивлюсь, если будут еще жертвы. Весь мой жизненный опыт говорит, что нужно готовиться к худшему. Помню, в одной английской пьесе…
Она поджала губы и опустила глаза. И снова у Монаха появилось чувство, что его дурачат, и он уже не публика, а простофиля из неизвестной ему пьесы. Он испытующе смотрел на Лику, пытаясь разгадать некий тайный замысел и каверзу, придуманную этим странным существом неизвестно с какой целью – может, репетиция новой роли. Ни тайный смысл, ни каверза решительно не просматривались – перед ним сидела
