людьми никакого потопа не хватит, чтобы утолить их жажду.
– Да что ж такое с ними происходит? И к чему я их всех подтолкнул?! – онемел от всех этих пронизывающих до самых костей вопросов к себе президент. Но при этом президент не выказывает себя слабаком, кого можно на испуг взять, – то, что сейчас с ним было, получит для себя резонные объяснения, – и он не просто бледнеет в лице, а он первым бросается себя спасать, как первую цель атаки террористов и объект с помощью которого достигается дестабилизация общества и государственной власти. В общем, он действует не из своих эгоистических причин, интересов и рефлексов, а всё в нём подчинено воле государственника. И президент, будучи уверенным в том, что все тут собравшиеся на заседание люди, всё итак отлично знают, чем он мотивируется в своих, только с виду пакостно и мерзко выглядящих поступках (не разбив яйцо не сварить омлет, – всегда такое приговаривал президент, разбив кому-нибудь голову, а лучше карьеру), всё же для объяснения официальной версии этого его, сложного для разъяснения поведения, озвучивает следующую историю.
– Кхе, кхе. – Таким нехитрым, чуть ли не дедовским образом, президент фиксирует на себе общее внимание. И как только все готовы ему внимать, он с лукавой улыбкой на своём лице начинает говорить. – На этом примере, – президент кивает в сторону тех дверей, которые продемонстрировали своё упорство в деле не допуска президента до выхода отсюда, – я вам показал, какое огромное значение имеет для общества информационная политика государства. И как я надеюсь, то мы ещё не утратили лидерские позиции в этой сфере идеологического противостояния. Я верно говорю, гер Шпрехензедойч? – обращается с этим вопросом президент с краю стола сидящему типу, достаточно облезлой и отталкивающей наружности. Отчего он и был, скорей всего, помещён здесь с такого отдалённого от всех края, чтобы он не мог внести деструкцию в ход мыслей рядом с ним находящимся людям (пахнет от него как-то отталкивающе).
Ну а когда мистер президент акцентировал, таким образом, на нём внимание, то этот гер Шпрехензедойч, явно тип большого о себе осмысления и апломба, – так он перекосился недовольно лицом, – взял и в дополнение ко всему тому, что он выражал на своём лице, одутловатом от внутренних волеизъявлений и возлияний по полной стопке, а когда и по стакану, принялся критично и недовольно смотреть на президента. И ему видите ли, и это по нему прямо читается, некоторым образом не только не нравится то, каким образом к нему обратился мистер президент, а он, видите ли, что за цаца такая, смеет ещё иметь свой собственный взгляд на себя, который входит в противоречия со взглядами на него президента. Его, понимаешь ли, совершенно не так зовут, как к нему обратился мистер президент, большой выдумщик, если честно.
Но на то он и президент, чтобы ходом своей мысли определять и отмерять шаги мироздания, в котором, между прочим, такие, как гер Шпрехензедойч люди, не просто обитают, а благодаря усилиям мистера президента,
