же, после войны, нелюбовь превратилась в ненависть, и вступить в брак с кем-то из них было все равно что оскорбить память жертв войны, своих собственных родителей, всего своего рода!
– Они хотят примирить наши народы таким способом? – Вейгела брезгливо поморщилась. – Неужели они не понимают, что это невозможно? Кровь на клинках еще не остыла, а они хотят, чтобы наши женщины носили их детей! Что за наглость! Аксенсорем не пойдет на такое! Никогда!
Катсарос качнул головой.
– Ваше высочество, я разделяю ваше негодование, но на кону стоит не одна лишь честь королевской семьи. Мы должны выжить, понимаете? – он смотрел на нее проникновенно, почти умоляя. – Выжить такими, какие мы есть, не обращаясь в животных и не устраивая кровопролития сверх меры. Мы дети мира.
– Вы обращались к тетушке до того, как прибыть сюда?
– Мы прибыли лишь затем, чтобы сказать, что она отправляется с нами.
Вейгела кивнула. Она с неясной тоской, предчувствующей предательство, когда оно уже совершено, но еще нераскрыто, выделила для себя две вещи: первое – если бы сегодня эту новость услышала ее мать, она бы уже не оклемалась, второе – Совет на это и рассчитывал. Когда эти две истины обрели форму и плоть, налившись всеми подробностями той жизни, которую принцесса вела последний год, Вейгела почувствовала себя очень больной, и от того ее ненависть, не имевшая ни выхода, ни направленности, вдруг обрела цель.
– Это все хорошо, Катсарос, – похолодевшим голосом сказала Вейгела. Ее начинало лихорадить, и от этого усиливался зуд. – Но вы мне так и не ответили: по какому праву вы вернулись без короля?
– Ваше высочество, ведь я ответил, что…
– Нет, не ответили! Делегацию может отозвать только король или регент, решив, что миссия провалена! Кто вам разрешил вернуться без короля? Скажи, где мой брат! Что вы с ним сделали?
Катсарос видел, что Вейгеле становится плохо: ее лицо раскраснелось, она все чаще, все более явно лезла руками под широкие рукава, и на белой ткани платья уже появились первые капли рубиновой крови.
– Ваше высочество, вы больны…
– Скажите, что вы хотя бы знаете, где он!
Катсарос не знал. Последнее, что он помнил, – это как Август раздавил королевский венец и велел увести мальчика в темницу. Тогда он так испугался, что его язык онемел, а после, сколько он ни спрашивал о короле, ему прямо с насмешкой отвечали одно и то же: «В темнице». Но Катсарос никогда не принимал этот ответ, потому что ни одно цивилизованное государство не стало бы бросать короля другой страны в темницу. Это бы стало точкой невозврата. Можно воевать, можно шпионить, можно подкупать население и вести закулисные игры, но никогда нельзя оскорблять официальных посланников, тем более – короля. Король – это не просто член королевской семьи, это символ – символ воли нации, символ ее доверия, ее истории, ее веры, это государство в человеке. Короля нельзя попрать.
