Россиль коротко ахает от боли, на её запястье и ладони остаётся красная ссадина. Потом в руках Макбета вдруг оказывается лук, вынутый откуда‑то из-под стола, он кладёт стрелу на тетиву, и вот крылья птицы ещё хлопают – но в следующее мгновение её полёт обрывается.
Её суетливые движения заканчиваются внезапной судорогой смерти. Рухнув с высоты камнем, она с размаху падает на каменный пол, от такого удара в её теле должны сломаться все хрупкие косточки, но Россиль не слышит их хруста – гости радостно вопят, хлопают и топают ногами. Один мужчина подхватывает мёртвую птицу и выдёргивает из её грудки стрелу. Выстрел был столь точен, что на белых перьях осталось лишь крошечное пятнышко крови, как на пальце от укола об острый шип.
Принесение в жертву животных – это варварский обычай, строго запрещённый папой. Но Россиль припоминает, что ещё римлянам, желающим окультурить Британию, было трудно искоренить здесь традицию человеческих жертвоприношений. В дохристианские времена местные друиды проводили дикие обряды: где‑то подношения богам помещали в большую плетёную фигуру и поджигали; где‑то жертв топили в торфяных болотах, где их тела иссыхали, вместо того чтобы сгнить. Иногда эти тела всплывают из своих вековых могил, сморщенные и крошечные, как недоношенные младенцы, преждевременно вырванные из чрева, но с кожей угольно-чёрного цвета.
Когда птицу подносят к помосту, Россиль осознаёт, что это и вправду подарок, хоть и не такой, как она предполагала изначально. Это наглядная демонстрация силы, доблести и сноровки её мужа, обещание, что она будет жить здесь под его защитой, в уважении и сытости. А не как Агасия.
Россиль наклоняется и касается грудки птицы – та ещё не остыла. Перья ровно такие гладкие, как она и предполагала. Она задумываться, не выдернуть ли одно, чтобы оставить себе на память, но по какой‑то причине эта мысль её угнетает. На лице Макбета сияет ослепительная улыбка. Сквозь вуаль Россиль пытается улыбнуться ему в ответ.
Но вот все осушают чаши в последний раз, и Россиль босиком идёт обратно к себе в спальню. Подол платья до сих пор сырой: плотная ткань её одеяния будет сохнуть долгие часы. Лорд-супруг шагает рядом. Он обут в кожаные сапоги, и его шаги тяжелы, как грохот камнепада.
У двери Макбет снимает с пояса железный ключ. Россиль изнывает от желания спросить, сколько всего существует ключей от этой двери, кто владеет ими и получит ли она хоть один (впрочем, и так ясно, что не получит), и, пожалуйста, пусть ей наконец расскажут, где Хавис; в голове у неё бьётся добрая сотня вопросов – но ей стоит приберечь слова на будущее и расходовать их крайне бережливо: неизвестно, сколько ей будет позволено сказать.
Макбет заходит в спальню первым, Россиль следует за ним. Слабо мерцают свечи, многие прогорели до основания – остались лишь короткие белые огарки, похожие на тупые зубы какого‑то зверя. Макбет осматривается, словно впервые видит эту комнату, следом его пристальный взгляд падает на
