жизни сохраняются практические неудобства и трудности, вызванные тогдашним нарушением упорядоченных путей. Происхождение таких мошенничеств или средств мошенничества, которые сейчас перед нами, неизвестно. Шекспир говорит:
«Как часто вид средств совершить дурные поступки побуждает к совершению дурных поступков».
Истинный или естественный преступник по сути своей оппортунист. Намерение преступления, даже если это всего лишь желание следовать по линии наименьшего сопротивления, является постоянным фактором в таких жизнях, но направление, механизм и масштаб преступления в значительной степени являются результатом возможностей, которые открываются и развиваются из предопределенного состояния вещей.
Вот тогда и открылся тот выход, который представился в конце восемнадцатого века. Франция находилась в состоянии социального хаоса. Фонтаны глубин были взбудоражены, и ни один человеческий разум не мог сделать больше, чем догадываться о том, что может произойти из любого индивидуального усилия по самосовершенствованию. Общественное сознание было развращено, и для всех практических целей цель оправдывала средства. Это был век отчаянных авантюр, безрассудных предприятий, беспринципных методов. Королевская власть Франции была свергнута – в бездействии по крайней мере до того времени, пока какой-нибудь Колосс мозгов, энергии или удачи не восстановит ее снова. Надежды великой нации на возвращение к устоявшемуся порядку вещей через конституционные и исторические каналы были сосредоточены на наследовании короны. И через насилие переворота любой исход был возможен. Положение дел непосредственно перед смертью Людовика XVII давало шанс на успех любому отчаянному обману. Старый король был мертв, новый король был ребенком и находился в руках своих злейших врагов. Даже если бы кто-то и позаботился о том, чтобы отстоять свои права, в настоящее время, казалось, не было способа достичь этой цели. Для любого безрассудного и беспринципного авантюриста это был уникальный шанс. Здесь уходила королевская власть: смелая рука могла схватить корону, которая покоилась таким опасным образом на голове младенца. Более того, события последних пятнадцати лет века не только породили отвагу, которая зависела от быстроты, но и научили и взрастили отчаяние. Для нас, оглядывающихся на то время сквозь дающий безопасность туман столетия, удивительно не то, что была какая-либо попытка заполучить корону, пусть даже и путем воровства, а то, что не было сделано сотни попыток на каждую, зафиксированную историей.
На самом деле было предпринято семь попыток выдать себя за умершего дофина, сына Людовика XVI, того «сына Людовика Святого», который, повинуясь указанию аббата Эджворта «вознестись на небеса», отправился куда-то, куда трудно – или, может быть, нецелесообразно – следовать за ним.
Первым претендентом, по-видимому, был некто Жан Мари Эрваго, сын портного. Его квалификация для притворства, по-видимому, была лишь слабой,
