(она подняла букет), они называют это цветами! У них даже запаха нет.
– Да, вы привыкли к более жгучему климату и к тропической растительности.
– О, да я вижу, что мистер Терстон уж рассказывал вам обо мне, – с улыбкой заметила девушка. – Да, я привыкла любоваться кое-чем получше.
В этот момент между нами легла какая-то тень. Обернувшись назад, я увидел Копперторна. Он с натянутой улыбкой подал мне свою худую белую руку.
– Вы как будто уж научились сами находить дорогу в наших местах, – произнес он, переводя глаза с моего лица на лицо мисс Воррендер и обратно. – Позвольте предложить вам эти цветы, мисс.
– Нет, благодарствуйте, – холодно отклонила она. – Я набрала их уже достаточно и пойду в комнаты.
Она быстро прошла мимо него к дому.
Копперторн смотрел ей вслед, сдвинув брови.
– Вы студент-медик, мистер Лауренс, – сказал он, оборачиваясь ко мне и нервно притопывая ногой.
– Совершенно верно.
– О, мы кое-что слышали про вас, студентов-медиков, – повышая голос, с усмешкой продолжал он. – Ваш брат – страшнейший ловелас, не правда ли? Мы слышали, что про вас говорят. С вами положительно трудно тягаться.
– Сэр, – возразил я, – студент-медик обыкновенно бывает и джентльменом.
– Совершенно верно, – сказал он, сразу меняя тон. – Я хотел только пошутить.
Несмотря на это заверение, я не мог не приметить, что за завтраком он не спускал с меня глаз, в то время как говорила мисс Воррендер, тотчас же переводя их на последнюю, как только я произносил слово.
Можно было подумать, что он старается прочесть на наших лицах, что именно мы думаем друг о друге. Он, видимо, был безумно увлечен красавицей-гувернанткой, но, очевидно, без малейшей надежды на взаимность.
Это утро дало нам самое что ни на есть очевидное доказательство беспримерной наивности добрых йоркширцев. Дело в том, что горничная и кухарка, спавшие вместе в одной комнате, были встревожены ночью чем-то, что было принято их суеверными головами за привидение.
После завтрака я сидел в обществе дяди Иеремии, так и сыпавшего с помощью своего суфлера цитатами из разных поэм; в дверь вдруг постучали, и в комнату вошла горничная. За нею следовала кухарка, особа дородная, но трусливая. Входя к нам, они взаимно ободряли друг друга.
Свой рассказ они вели, точно греческий хор, – то есть каждая говорила, покуда хватало дыхания, предоставляя затем слово товарке. Добрая доля их истории осталась мне непонятной в силу дьявольского местного наречия; но самую суть я все-таки разобрал.
На рассвете кухарка, по ее словам, почувствовала, будто кто-то трогает ее за лицо. Проснувшись, она увидала около своей кровати какую-то тень, бесшумно выскользнувшую из комнаты. Горничная проснулась от крика кухарки и тоже видела привидение.
Как мы ни бились, как ни уговаривали их, они стояли на своем и требовали расчета – так они были перепуганы ночным происшествием. Наш скептицизм очень оскорбил их,
