у тебя все просто, Данилов. А что я жене Потапова скажу, двум его детям?
– Вы так говорите, – Иван Александрович закатал желваками, – будто я его убил…
– Помолчи, Данилов, помолчи. Это с каких же пор по Москве бегают пацаны с оружием и типографским шрифтом? Что тебе известно об убитом?
– Пока ничего.
– Что за шрифт? Откуда? Что за пистолет?
– Баллисты дадут заключение после четырнадцати, эксперты работают со шрифтами, фотография убитого разослана по всем отделениям.
– Ладно, Данилов, иди. Иди и помни, весь спрос с тебя. С меня, конечно, тоже шкуру спустят, ну а я – с отдела. Иди, а ты, Серебровский, задержись.
Данилов вышел в приемную.
– Ты, Паша, – усмехнулся Данилов, – в этой форме на полярного летчика похож, товарища Громова.
Лейтенант улыбнулся, польщенный, и, посмотрев вслед Данилову, подумал, что начальник ОББ хоть человек молчаливый, но хороший.
Данилов шел к своему кабинету по коридору, стены которого являлись выражением общественного мнения на определенных этапах. В сорок первом на них висели плакаты «Родина-мать зовет!», «Ты записался добровольцем?», наглядные пособия МПВО. В сорок втором их место заняли работы Кукрыниксов, Васильева и Голоненко. На них были изображены немцы, бегущие от Москвы. Сейчас на стене появился новый плакат – огромные щипцы с надписью: «Сталинград перерубил руки Гитлера».
Данилов с особым удовольствием посмотрел на сталинградский плакат. Сорок третий год начался с радости победы.
И Данилов вспомнил сорок первый, декабрь, когда он уходил на фронт в составе батальона московской милиции. Тогда, в Волоколамске, он впервые ощутил щемящее чувство победы, первым войдя в город, оставленный немцами. В маленьком доме на окраине они пили спирт с партизанами и заедали его консервированной колбасой, именуемой в просторечии «второй фронт». Там, в этом жарко натопленном доме, думал замкомбата Данилов связать до конца войны свою жизнь с армией.
Но не вышло. Немцев разгромили, а оперсостав отправили в тыл на старые должности.
Данилов честно сражался в тылу. В сорок втором ликвидировал особо опасную банду Гоппе, еще несколько мелких групп. Положение в Москве начинало стабилизироваться, так нет же, в конце декабря и январе пошла серия убийств и бандитских нападений.
Дверь в кабинет оказалась открытой, и Данилов застал там старшего оперуполномоченного капитана Муравьева и Никитина. Они аккуратно развешивали на спинках стула новую форму.
– Спасибо, ребята, – добро улыбнулся Данилов, – а то начальство совсем меня засрамило.
Он подошел к стулу, снял со спинки форму с узенькими серебряными подполковничьими погонами, долго разглядывал, потом стянул старую гимнастерку и надел новый китель. Надел и почувствовал, как стоячий воротничок заставил властно вскинуть голову.
– Ну как? – смущенно спросил Данилов.
– Класс, – ответил
