пять тысяч франков. Не больше. Год спокойствия, при условии, что Стефен не будет допускать чрезмерных расходов. Максимум год, который начнется самое позднее через две недели. Сейчас 5 июня, значит к 20 июня следующего года нужно, чтобы руки Орлака снова стали виртуозными… В противном случае ее и Стефена ждет падение в бездну.
Она была знакома с ювелиром, который мог бы купить жемчуг и бриллианты по справедливой цене. Стефен ничего не узнает: он никогда даже не открывает эти сейфы. Однако, возможно, будет благоразумно купить поддельные камни, чтобы заменить настоящие…
И все же было печально, что до этого вообще дошло! «Продать украшения» – сколько боли и горести в этих словах!
Но почему не сейчас же? Зачем тянуть?
Кто знает? За две недели многое может случиться!
Действительно. Многое. Как, например, пишущая машинка за тысячу триста франков, доставленная вместе с накладной на оплату. И гораздо раньше, чем через две недели. Уже на следующее утро.
Стефена крайне раздражало то, что его почерк оставался ужасно неуклюжим. Как он ни старался, какие упражнения ни делал, в выписываемых им буквах никак не хотела возникать былая элегантность. Не в силах справиться с этой неловкостью, повсюду разносившей весть о его физическом недуге, пусть, возможно, и временном, он решил обзавестись пишущей машинкой.
Мадам Орлак дрогнула под этим ударом, который оказался тяжелым вдвойне: во-первых, Стефен признавал себя в чем-то побежденным – дурное предзнаменование! – а во-вторых, из остававшихся у нее на руках трех тысяч франков сразу же пришлось выплатить столь существенную сумму, а значит, украшения нужно было продавать незамедлительно. Пятнадцать дней свелись к нескольким часам. Пятьдесят две недели, на которые она рассчитывала, при таком темпе тоже вполне могли свестись к нескольким дням.
Когда Стефен заперся со своим новым приобретением в комнате рук, Розина оделась для выхода и открыла сейф с драгоценностями.
Запустив в него руку, она побледнела…
Сейф располагался довольно высоко. Она не могла видеть его содержимое. Но и одного прикосновения было достаточно. Украшения исчезли.
То была непоправимая беда.
Дрожащая и похолодевшая, словно вдруг вернулась и покрыла ее изморозью зима, Розина удрученно смотрела на залитое солнцем окно, на котором, похожая на какой-то осевший темный пар, почти рассеялась жуткая тень. Силуэт Спектрофелеса, по-прежнему окаймленный ярким гало, казалось, пробивался за стекло и, пробившись, испарялся снаружи…
Снова овладев собой, Розина подбежала к окну. С балкона она осмотрела фасад: совершенно гладкая стена. Она бросила быстрые взгляды во все стороны, вверх-вниз, оглядела улицу, парк, небо, с трудом признавая тот факт, что пытается увидеть бегство невидимого призрака, уносящего сделавшиеся невидимыми украшения… Она разглядела лишь несколько прохожих и ласточек.
И тогда она вдруг почувствовала себя тесно связанной со Стефеном.
