жесткий. Сразу ясно, на чьей Мозес стороне в скандале, который расколол нашу деревню. Зачем обмывать тело преступника? Насильника?
Мужчины, столпившиеся в дверях у нас за спиной, согласно хмыкают в знак поддержки. Похоже, доставать труп Эймос Поллард звал тех, кто сочувствует Ребекке Фостер.
– Я его не обмываю. Я его осматриваю, – говорю я прямо. – Потому что это моя работа.
Глянув через плечо, я вижу, что огонь в очаге разгорается, но тепло от него еще не скоро дойдет до кладовки. Холод здесь влажный и зловещий, он будто просачивается под одежду. Пробирает до костей. Я тру руки о фартук, чтобы хоть как-то их согреть.
Через несколько мгновений возвращается Мозес с небольшим тазиком и стопкой чистых тряпок, и я решаю его испытать. В конце концов, это мое право как матери – если он собирается жениться на моей дочери, то в подобной ситуации должен проявить не меньше стойкости, чем Ханна. Мне нужно, чтобы он хоть отчасти был жестким и бесстрашным, как его отец. Брезгливость, как у его матери, мне не годится.
– Ты все еще хочешь помогать? – спрашиваю я, склонив голову набок и глядя на Мозеса с вызовом.
Он сглатывает, но только этим и выдает свою неуверенность.
– Да.
– Тогда будешь моим ассистентом.
Во взгляде у него читается настороженность, но он кивает. Мне этого достаточно, и я отвечаю ему искренней улыбкой. Мозес сразу начинает держаться прямее, ему явно стало легче. Мой муж говорит, что я скупа на улыбки, что каждую приходится заслужить, но, по-моему, он ко мне несправедлив. Просто обычно поводов для улыбок слишком мало.
– Что делать? – спрашивает он.
– У меня в саквояже ножницы. Найди их, пожалуйста.
Он быстро находит нужное и встает чуть сбоку и сзади, ожидая дальнейших инструкций.
На волосах и теле Джошуа Бёрджеса до сих пор остался лед, но он уже начал таять, и на каменный пол у моих ног падают капли. Я убираю волосы изо рта покойника и откидываю их назад, открывая вытянутое розовое родимое пятно на виске. Теперь нет никаких сомнений. Подобное родимое пятно в Крюке есть только у Бёрджеса.
Куски рубашки и брюк отсутствуют – их срезали мужчины, когда вырубали его изо льда. Но мое внимание привлекает сломанная шея Бёрджеса, повернутая под неестественным углом. Под подбородком у него следы веревки, а кожа на шее лопнула, и из-под нее выступает что-то мертвенно-белое – скорее всего, трахея.
Но где же веревка?
– Мозес?
– Да.
– Ты тоже утром ходил его вырубать?
– Да.
– У него была на шее веревка, когда вы его вытащили изо льда?
– Не припомню такого.
– Спроси остальных, пожалуйста.
Он разворачивается и по-кошачьи бесшумно выходит из кладовки.
За почти пять с половиной десятков лет жизни я до сих пор только раз видела повешенного,
