не делась. После многих лет противостояния и войн Лесбос переживал настоящий расцвет.
– Ты просишь много денег, римлянин, – заметил Феофан. – Двести сорок тысяч драхм, или сорок талантов серебра, – это целое состояние.
Лабиен слушал Феофана молча, внимательно присматриваясь ко всему, что видел вокруг: на Лесбосе он не замечал признаков упадка, как у Пердикки в Македонии. В то же время Феофан всего лишь заметил, что это большая сумма, но не сказал, что собрать ее невозможно. Никто не готов легко расстаться с такими деньгами. Феофан принял Лабиена в присутствии многочисленных советников; глядя на них, Лабиен не видел ни малейшего признака дружелюбия или сочувствия, которые отчетливо читались на лицах Пердикки и Архелая. В Македонии он нашел понимание, но не деньги; на Лесбосе все было наоборот – его окружало богатство, но он не встретил ни одного доброго взгляда, обещавшего спасение Цезарю. Там – друзья, здесь – без пяти минут неприятели. Все, как предсказывал Цезарь.
– Возможно, вы обвиняете моего друга, захваченного пиратами, в том, что Митилена попала в руки римлян, – возразил Лабиен, – но рано или поздно город все равно сделался бы добычей Лукулла и Терма. Мудрость Цезаря лишь ускорила неизбежное, избавив вас от худшей части осады, когда все, бедные и богатые, одинаково страдают от голода, жажды и болезней. Неужели вы бы предпочли этот удел? Вдобавок Цезарь способствовал уничтожению войск Анаксагора, которые чувствовали себя на Лесбосе так вольготно, будто подлинные властители острова они, а не вы.
– Даже если бы мы признали, римлянин, что твои речи разумны, двести сорок тысяч драхм – слишком большие деньги. Мы могли бы внести свой вклад в спасение Цезаря, пожертвовав, скажем, десять тысяч, но не более.
Лабиен сглотнул. Он торговался за жизнь своего друга.
Тылом левой кисти он отер вспотевшее лицо.
– Вы предлагаете мне десять тысяч? Если вы не хотите помочь, не делайте этого, но, прошу вас, не унижайте ни меня, ни Цезаря.
Феофан промолчал.
Лабиен, впрочем, не оставил стараний:
– Цезарь обязуется вернуть вам вдвое больше этих двухсот сорока тысяч драхм менее чем за год.
– И как он собирается это сделать, если стал заложником пиратов? – возразил Феофан. – То, что ты говоришь, невозможно.
– Взять Митилену приступом тоже было невозможно, однако Цезарю удалось, – возразил Лабиен.
Вновь воцарилось молчание.
На сей раз оно затянулось.
На лицах митиленцев, обращенных к Лабиену, недоверие сменилось задумчивостью.
– Это правда, – признал Феофан.
– Цезарь способен совершить невозможное. Помогите ему, и вас вознаградят с лихвой.
– Да, но, – мялся вождь островитян, – это огромные деньги. Ни один человек не стоит так дорого.
Лабиен сделал пару шагов вперед и, глядя в глаза собеседнику, повторил то, что велел сказать Цезарь, когда они беседовали перед отъездом из Фармакузы.
