не то слово… Через час пополудни небо казалось с овчинку. Железнодорожники отказались ехать к нам.
– Даже так? Саботаж?
– Какое… труханули просто. Тут самолеты весь день такое учиняли, путя по обе стороны битым железом завалены, страх смотреть. И там, в Богоявленской, тоже станцию бомбили.
– И как же вы?
– Саша Гинзбург туда отправилась, порядок наводить. Сама, с одним своим конвоем. Говорят, кого-то расстреляла, перед кем-то к революционной совести взывала… Мальчишек-учеников на паровозы зазвала. Что бы там ни было, но к вечеру движение пошло. Как смеркаться стало, даже малость белых потеснили.
Заместитель выходил с ничьей земли последним, ползком – свою лошадь еще раньше отправил с кем-то из бойцов. Худое лицо заострилось от усталости, скулы и подбородок побелели от мороза.
– Все, командир, – выдохнул он. – За мной никого.
– Забирай всех, построй где вон ребята скажут. Сдавайте все гранаты и по одной обойме с человека. Потом уводи на погрузку, на разъезд. Вы уходите в тыл.
– Добро. Ты, я так понимаю, остаешься? – ответил Серега, глянув на Лексу.
– Да, – и обратившись уже к ротному, Аглая попросила: – Проводи меня к Князеву, доложить надо.
– Сам не могу, – с сожалением ответил Лекса. – Мне ж еще отсюда бойцов на другую позицию вести. Провожатых дам. Пункт боепитания там же.
Четвертью часа позже, ведя в поводу свою тяжело хрипящую, постоянно спотыкающуюся лошадь, Аглая добралась до будки стрелочника на выходном семафоре в южной горловине станции.
Посыльный прибыл гораздо раньше и предупредил об ее возвращении, так что особого ажиотажа Аглая тут не произвела. Белоусов, с перебинтованной в двух местах левой ногой под распоротой штаниной, сидел за столом и по телефону передавал данные для артиллерийской стрельбы по квадратам карты-трехверстки. Аглае улыбнулся, кивнул, но от разговора не отвлекся. Князев стоял у оконного проема с чужой трубкой в зубах, выложив на подоконник наган, горсть патронов, три гранаты немецкого образца на длинных деревянных ручках, офицерский свисток и карманные часы. Затягиваясь так, что пламя в чашечке освещало его лицо, не спеша, одной рукой, приводил в порядок все это хозяйство. Завидев Аглаю, мотнул головой:
– Вон, Гланька! Нечего тебе тут. Белоусову доложишь по пути.
– Я с тобой остаюсь, командир.
– А! Вольному воля… – голос Князева потеплел. – Дак тогда торопись докладывать!
Белоусов заканчивал телефонный разговор:
– …до полного расстрела снарядов. Потом сразу берите на передки и на погрузку. Все!
Положил трубку. Стоявший рядом связист принялся снимать аппарат и сматывать кабель.
– Пойдемте, Аглая Павловна, на воздух, а то мне еще за сборами проследить надо, – Белоусов встал, опираясь на бог весть откуда взявшийся тут медицинский костыль.
Аглае «воздух» осточертел за сутки хуже горькой редьки. Хотелось побыть
