тут чисто, – и он сам уселся на лавочку, достал пирожок, протянул мне.
– Спасибо, не хочу, – я уставился вперед, туда, где под елью белка что-то быстро искала в желтой жухлой траве, смешно и юрко вскидывая красивую мордочку, озираясь. Весь шум парка, музыка, что лилась из колонок над аллеями, крики радостные от аттракционов – все это доносилось будто издалека, из параллельного застенного мира. Как оказывается там шумно, пока ходишь средь людей – не замечаешь, но здесь, на контрасте, в этом лесном тягучем прелом запахе листвы, травы и хвои тишина становится осязаемой, материальной.
– А можно я тогда все пирожки заберу? – тихо, даже чуть испуганно, спросил малыш.
– Конечно.
– Спасибо, – он отломил треть пирожка, с ладони дал щенку. Тот с готовностью, но с непривычной для уличных собак аккуратностью, взял угощение. Малыш не торопился есть сам: он отщипывал жирное тесто от прирожка и бросал на вытоптанный перед лавочкой пятачок. Откуда-то, хотя вроде и не откуда им было взяться, налетели голуби, вокруг них, таких больших, зобатых сизарей, коротко и быстро перескакивали воробьи. И все это без обычной для такой кормежки толкотни, быстрых перебежек голубиных от крошки к крошке – смирно, спокойно и каждой твари доставалось по кусочку промасленного теста. Краем глаза заметил движение, повернул голову и обмер: с дерева, что в полуметре от лавочки, зависнув на лапках-коготках, на нас смотрела глазенками бусинками белка и пушистые кисточки на ее ушках трепетно и потешно вздрагивали. Наши взгляды встретились, но нет, она не убежала, не полезла вверх, махнув на прощание своим шикарным пушистым хвостом. Она соскочила на землю, повернула головку так, этак, а после, будто и не было тут никого, забыв про свою природную пугливость, запрыгнула на лавку, уцепилась лапками за мои мятые джинсы и вот уже она у меня на коленках и смотрит на мальчика. А тот, словно и не замечая такого чуда, отщипывает еще кусочек и, не глядя, не радуясь по-детски ярко такой пушистой невидали, протягивает ей ладонь и белка берет! Берет своими крохотными пальчиками этот щипок и прямо у меня на коленках начинает есть! А я дышать забыл и смотрел, не моргая: и Бим, и птицы, и белки, что потянулись из леса, с елей к нам – все это будто так и должно, будто всегда так и было, только я вот, тварь злобная, никогда такого не видал.
А малыш обкорнал остатки пирожка едва ли не до ливера, так что тот уже темнел сквозь ноздреватое тесто, закинул масляными пальцами его себе в рот, достал следующий. И вновь щипки, и снова братия лесная ждет, и щенок ушастый черный лег около лавки, положив умную мордаху на лапы, и разве что только бровями шевелит, на юрких белок поглядывал, на птичек, но с места не двигался – смотрел. Идиллия.
Малыш закончил со вторым пирожком, отер руки о штаны, и тут же вся живность разлетелась, разбежалась кто куда.
– Опять салфетку не положила, – будто передо мной извиняясь, сказал он.
– Характер такой, – ответил я.
– Привычка, – сказал малыш, спросил, – можно эти, –
