и они занесли в свой корабль протоплазму ядовитой планетки. Коридоры корабля были затянуты клейкой прозрачной паутиной, под ногами хлюпало и чавкало, а в рубке лежал в кресле капитан Рудольф Церер, белый и неподвижный, и лохматые сиреневые паучки бегали по его губам» [3;209].
И эта степень беды все возрастает по мере знакомства с объектом, воплощающим беду: жидкость «Леталь», способная убить и быка, оказывается бессильной перед космической мухой, мало того, раздавленная муха тут же возрождается, повторенная стократно. («Чрезвычайное происшествие» [3;214])
Часто мотив беды сопряжен с мотивом чрезвычайного, поэтому чрезвычайное становится сигналом беды (биолог Малышев обращает внимание окружающих на то, что у космической мухи, в отличие от земной, восемь ног).
А реакцией героев на чрезвычайные ситуации становятся чрезвычайные меры:
«…Впустим Пространство в корабль. Вакуум и абсолютный нуль. И ток сжатого водорода выбросит эту гадость» [3;215].
И только ближе к финалу рассказа оказывается, что эти чрезвычайные меры использовались героями по причине незнания природы беды (на самом деле космические мухи, способные сожрать всю атмосферу Земли, легко уничтожаются обыкновенной водой).
Вполне возможно, что трудности преодоления пространства в рассказе «Частные предположения» (повествование о многолетнем космическом перелете) так же возникают от незнания неких законов:
«Это было так тяжело, что иногда казалось, что мы не выдержим. <…> Микими и Завьялов составили программу для кибернетического управления, и ускорение автоматически увеличивалось на один процент в сутки. <…> Кости трещали, мускулы не выдерживали тяжести рук» [4;288—289].
Но опасность, боль, беда в данном случае – это только производное от личностных качеств самих героев.
Максимализм героев привел их к чрезвычайным формам существования и, как следствие, к беде.
Максимализм Комлина («Шесть спичек») заставляет его ставить опасные эксперименты на себе.
Потребность за срок одной жизни «обежать дальние окраины Вселенной и подарить эти окраины людям» заставляет героев «Частных предположений» идти на сверхперегрузки.
И общее чувство подогревает максимализм героев этих рассказов – азарт экспериментаторов:
«Обратно мы летели шесть лет при максимально возможных перегрузках. Мы торопились попасть в наше время, потому что до самого конца не знали, удался наш опыт или нет». («Частные предположения» [4;292])
Этот азарт экспериментаторов в свою очередь базируется на стабильном ощущении защищенности правильным, нравственно здоровым человеческим миром Земли:
«Спасибо людям, которые создали прямоточную ракету. Спасибо людям, которые создали наш прекрасный мир и создали нас самих такими, какие мы есть.» («Частные предположения» [4;292])
А пафос
