сурово спросил Тимур – А то ходят слухи, что любишь ты слабый пол обижать.
– Не, начальник! Я ее и пальцем не тронул! Клавку да, бывало, поколачивал, а девку нет, не трогал! Брешут люди.
– Ладно, разберемся. Собирайся! Поедешь с нами. Вон уже и карету подали, – услыхав приближающийся звук сирены, сказал Тимур и вынул наручники.
– За что, начальник?!
– За убийство.
– Говорю же, не я это. Клавка его убила!
– Разберемся! – сухо повторил Тимур, защелкнул браслеты на вытянутых руках и кивнул в направлении двери.
Танзиля смотрела, как сын вывел Петровича со стянутыми металлом руками, как провел его к машине мимо толпы зевак, моментально собравшихся возле дома. Она впервые видела Тимура, как говорится, при исполнении, и ей казалось, что это вовсе не ее мальчик, а совершенно посторонний мужчина, облеченный властью. Какой же он серьезный, и взгляд строгий. Сельчане, расступаясь, уважительно глядят на него. Она и сама вдруг прониклась к сыну каким-то странным чувством. Уважением? Гордостью? Возможно. Во всяком случае, твердой убежденностью, что хорошего парня они с Алексеем вырастили. Достойного.
Из толпы послышались возгласы. Кто-то жалел Петровича, кто-то интересовался, за что его повязали. В некоторых глазах явно читалось: «Так ему, собаке, и надо!» Похоже, не особо жаловали в деревне этого мужика. Танзилю вдруг начали одолевать сомнения. А вдруг сосед тут вовсе ни при чем? Может, труп этот закопали еще до того, как Петрович поселился в соседнем доме? Может, всему виной лишь богатая фантазия ее, Танзили? Оговорила человека, а Тимур пошел у нее на поводу. Будет неловко, если они ошиблись, и сосед окажется невиновен. Но сын так уверенно ведет себя. Может, Петрович все-таки сознался? Понятно, что экспертиза установит возраст костей, и все прояснится. Но сейчас ей почему-то стало жаль арестованного соседа. Она подошла к сыну, чтобы поделиться своими сомнениями, но тот лишь отмахнулся. Не до разговоров ему. И Танзиля покорно отступила.
Тяжелый у нее сегодня день выдался. Отдохнуть бы. В огороде вовсю кипит работа, туда никого не пускают. Спешат закончить до темноты, а сумерки уже подступают. Может, в свой-то дом ей разрешат войти? Или уж подождать тут? Танзиля так и стояла в нерешительности, когда кто-то осторожно коснулся ее локтя. Соседка, что живет через дом от нее, сразу за Петровичем. Знакомы они не были.
– Тань, мне бы с сыном твоим переговорить, – неожиданно сказала та. – Меня Натальей зовут.
Танзилю немного смутила такая фамильярность незнакомого человека, она еще не привыкла, что люди здесь, как правило, обращаются ко всем на «ты».
– Так занят он, сама подступиться не могу, – развела руками Танзиля, разглядывая женщину.
Та была примерно ее ровесницей. Лицо располагающее, глаза с лукавинкой, слева над верхней губой легким штришком выделяется небольшая родинка.
– Тогда давай отойдем, – предложила Наталья, – я тебе кое-что расскажу, а ты ему передашь.
И женщины
