уж вовсе невозможно. А нежная привязанность к племяннице иногда сопровождается такой же привязанностью к ее жениху. Подобных браков не так уж мало, и как правило, эти браки все называют счастливыми.
«О чем мы говорили? Ах да, об этой высокой блондинке, горничной госпожи Пютбюс. Она и женщин любит, но думаю, тебе это все равно; скажу тебе откровенно, в жизни не видал такой красотки». – «Наверно, что-то от Джорджоне?» – «Как есть Джорджоне![92] Ах, если бы я мог подольше задержаться в Париже, как бы мы прекрасно время провели! От одной к другой… А любовь, видишь ли, да что говорить, я от нее освободился». Вскоре я с удивлением заметил, что он освободился и от литературы, хотя при нашей предыдущей встрече мне казалось, что разочаровался он только в литераторах (они почти все прохвосты и так далее, – сказал он мне тогда), а это могло объясняться вполне оправданной обидой на некоторых друзей Рашели. И в самом деле, они уговаривали ее, что ее талант никогда не раскроется, если она допустит, чтобы на нее влиял «Робер, человек другой породы», и вместе с ней смеялись над ним прямо ему в лицо на обедах, которыми он их угощал. Но в сущности, любовь Робера к литературе была поверхностна, не отвечала истинным потребностям его души, это была производная от его любви к Рашели; она улетучилась вместе с его ненавистью к прожигателям жизни и благоговейным почтением к женской добродетели.
«Какие странные молодые люди эти двое! Какая удивительная страсть к игре, вы только взгляните, маркиза, – сказал г-н де Шарлюс г-же де Сюржи, кивая на ее сыновей с таким видом, будто не знал, кто они такие, – в них есть что-то восточное, какие-то типичные черты, может быть, они турки», – добавил он, желая окончательно убедить ее в своем притворном незнании и продемонстрировать легкую неприязнь, чтобы потом, когда он их обласкает, ясно было, что его доброжелательность обращена именно к сыновьям г-жи де Сюржи и родилась уже после того, как он узнал, кто эти юноши. Кроме того, г-н де Шарлюс был от природы нахален и получал удовольствие от своего нахальства, а потому он, вероятно, наслаждался возможностью притвориться на минуту, что не знает, как зовут молодых людей, чтобы поморочить голову г-же де Сюржи и поиздеваться над ней, как Скапен, который воспользовался тем, что хозяин спрятался в мешок, чтобы обрушить на него град палочных ударов[93].
«Это мои сыновья», – сказала г-жа де Сюржи и покраснела – будь она пускай не добродетельней, но хотя бы хитрей, ей удалось бы этого избежать. Она бы догадалась, что полное равнодушие или насмешливость г-на де Шарлюса, когда они обращены к какому-нибудь молодому человеку, так же неискренни, как совершенно поверхностное восхищение, которое он выказывает даме, и не отражают его истинных чувств. Он бесконечно рассыпался перед какой-нибудь женщиной в льстивых речах, но, в сущности, ей впору было приревновать к взгляду, брошенному во время разговора на молодого человека, которого барон якобы не заметил. Потому что на мужчин он смотрел
…
…
