Он поворачивается:
– Ты о чем?
Мама не сводит глаз с парусников:
– Я все время думаю о том, чтобы вернуться. Начать все заново. Мечтаю об этом днем, вижу это во сне ночью. Словно все время слышу зов.
– Что тебя зовет? – спрашивает аппа тихим голосом. – Корея?
– Всё.
Я хмурю брови. Что бы это значило? Что значит – всё?
Аппа возвращается к дивану, опускается перед мамой на колени, чтобы заглянуть в ее глаза:
– Пожалуйста, не заговаривай об отъезде снова.
Снова? Я хмурюсь еще сильнее. Когда это она заговаривала об отъезде?
С тех пор как она от нас ушла, аппа всегда утверждал, что это было как гром среди ясного неба, что она и не заикалась об этом. Даже когда я прямо спрашивала, не было ли каких-то признаков, поводов подозревать, что она уйдет, уверен ли он в этом на сто процентов, он говорил: «Нет, ничего такого».
«Ушла, не сказав ни слова» – вот стандартная фраза, которую я использовала, рассказывая эту историю Никите или мистеру Раяге. Мы только слышали, что она в Корее, а значит, с ней все в порядке. Аппа предполагал, что ей просто нужно побыть одной и, возможно, она однажды вернется домой.
Она так и не вернулась, но мне всегда казалось, что аппа продолжает ждать.
Может, дело в том, что ему известна настоящая причина ее ухода?
Но зачем он тогда врет мне?
– Ты последнее время и так очень часто пропадаешь, – тихо говорит аппа. – Пожалуйста, не говори, что уйдешь навсегда.
– Я не могу не пропадать, ты же знаешь, – говорит она. – Это все труднее контролировать.
– Знаю. Но ты подумай, какую славную жизнь мы наладили здесь. Подумай об Эйми. Ради нее ведь стоило постараться, разве нет?
Мама отвечает молчанием.
Какой вкус ты ощущаешь?
Растерянность. Как будто откусил китайскую горькую тыкву и не понимаешь, что ешь. Горечь впитывается в язык и оседает в животе, скручиваясь там. Я не понимаю, что происходит. Ум заходит за разум. Пропадаешь? Труднее контролировать? О чем это они? Слова кажутся знакомыми и непонятными одновременно, словно я смотрю в зеркало, ожидая увидеть себя, а вместо этого вижу маму. Мне не уложить это в голове, по крайней мере здесь.
А сколько минут уже прошло? Лезу за телефоном, чтобы посмотреть. Совсем забыла, что во время исчезновений часы на телефоне останавливаются, пока я не вернусь. Сейчас оно застряло на 15:21.
Но это уже точно длится больше двух минут. Может быть, даже больше моего прежнего, десятиминутного, рекорда. На меня вдруг накатывает клаустрофобия. Да сколько мне еще здесь торчать?
Поворачиваюсь к Той Эйми. Может быть, если она уснет, воспоминание закончится, и я вернусь. Но она уже не в кровати. Я вздрагиваю, обнаружив, что она стоит рядом со мной и тоже смотрит через перила на аппу и маму.
И у меня внутри все опускается. Потому что я вспоминаю, что было дальше в ту ночь.
Я
