к ларьку пойду пивному
и с пьяницей знакомым
мы выпьем по одной
за наш завод и цех родной».
…Летнее московское утро, и свежевымытые мостовые сияют на солнце. Семь утра, может быть, семь-тридцать. Открылась дверь в одном из подъездов высотного дома – нового, из желтого кирпича, с просторными лоджиями, – и оттуда, щурясь на ярком солнце, осторожно вышел наш герой. Иван Макарыч. И вот он прошел дворик c припаркованными «москвичонками» и «жигуленками» – красными, голубыми, желтыми – и отправился по отполированной мостовой к метро. Машин на дороге почти не было – выходной. А ему надо ехать домой, к жене. Что он ей скажет – одному богу известно.
Однако обо всем по порядку. Имеет наш герой весьма заурядную внешность: не юноша давно, но и не скажешь, что совсем облезлый. Опрятен в меру, но одежонка сама по себе не новая: пиджачок лет пять носит, штаны бы в химчистку пора сдать, – да еще после вчерашнего… Ну, вид, в общем, не подарок. Иван Макарыч ежели выпьет – наутро у него улыбка какая-то получается нехорошая: видно, что добрый мужик, но что-то не то. У него один передний зуб золотой, так вот стоит ему с похмелья развести рот в стороны – улыбнуться там или еще что, – ну прямо жиган. Не нравится он жене своей и ее родственникам, когда с похмелья. Ты, говорят, поди умойся и на глаза не показывайся – и гонят в пустое помещение. Пьяный тоже, конечно, выглядит не бог весть как, но похмельным прямо очень не любят его. И друзья смеются в бригаде, видя Ивана Макарыча на работе после праздников. Ты, говорят, Макарыч, истый жиган. А здесь вот какие фрукты-овощи: не ночевал Иван Макарыч дома, первый раз сорвался за тринадцать лет супружества. Вот дела-то! Идет вроде к метро, на солнце щурится, а приглядись-ка – лица на нем нет.
А теперь мы подошли к событиям, принесшим Ивану Макарычу и сияющее субботнее утро, и дорогу домой, и состояние физического упадка, или некондиции, как любит говаривать жена его, Стеши, видя его по утрам после дней ангела, свадеб, похорон и прочего. Да, бывало, выпьет Иван Макарыч так выпьет. Но ночевал всегда дома.
До того как начать рассказ о срыве Ивана Макарыча, нелишне было бы затронуть его биографию, пролить, так сказать, панорамный свет на его судьбу.
Иван Макарыч был туляк до четырнадцати лет. Родился в Туле, вырос, окреп, до девятого класса в школу ходил, а потом что-то бросил все и решил в настоящее место податься. Выбрал, естественно, столицу: ближе всего. Ну, сдал во фрезерное училище, поселился в общаге, где жил два года, в армии отслужил и пошел на «Шарик» фрезеровщиком. На Первый шарикоподшипниковый завод. А потом – как у всех: побалбесничал год-полтора, полюбил Стешу из диспетчерской у себя на заводе, дарил ей цветы, гулял в сквериках, в кино ходили, и как логичное завершение – свадьба. А дальше тоже как у всех, дети: двое, девка и парень, сейчас уже в школу ходят. В общем, семья – ничего интересного, пресная семья, каких тысячи, и всё.
Толчком для срыва в тот злополучный день – была пятница – послужила находка. Иван Макарыч нашел в столовой во время обеденного перерыва пять рублей. Он шел с подносом к кассе, посмотрел случайно вниз и увидел на кафельном полу «пятерку». Ну, понятное дело, нагнулся и подобрал. А после обеда зашел в диспетчерскую и сказал жене, что после работы пойдет попьет с Герой Бубновым пивка и к ужину, часикам так к восьми, вернется. Ладно? Ладно.
Отбарабанил смену, с Герой договорился, и поехали они на трамвае в свой любимый «стоячок» недалеко от завода, минут десять езды буквально. Обычная дешевенькая пивнушечка – с креветками, сосисочками, брынзой, яичками и сырком. Гера и Иван Макарыч сюда только и ходили, даже в субботу-воскресенье иногда созванивались и встречались здесь, чтобы развеяться, отдохнуть от домашних дел и прочая. Бубнов был веселый парень, на восемь лет моложе Макарыча, беседовать с ним было приятно, толковый, бойкий и заводной на выпивку. У Ивана Макарыча-то «заводы» давно уж кончились – лет десять назад, наверное. Сейчас он пил ровно, и пусть временами перебирал, но головы все равно не терял. А Герка терял, мог нести совершеннейшую чепуху, плакать, смеяться, шептать что-нибудь на ухо Макарычу и тому подобное. Мог и домой не попасть: то с бабой непонятной свяжется и у нее заночует, то в «обезьяннике» себя обнаружит… Иван Макарыч хорошо его природу изучил и считал, что с годами это пройдет, а пока даже по-отечески жалел Герку и улыбался добродушно при воспоминаниях о его чудачествах: от зараза! надо же! К тому же Герка слыл на заводе знатоком поп-музыки. Частенько, зазвав Макарыча в гости, крутил ему заграничные записи; его кассетник всегда издавал что-нибудь приятное то на итальянском, то на английском. Особенно велись на музыку девчонки. Но не в этом дело.
Короче говоря, взяли они в магазинчике пару «Акстафы», на что ушла вся «пятёра», и даже доплачивать пришлось. Впрочем, по части денег проблем у друзей никогда не было. Парочка уж если шла в пивняк, то имела на двоих порядка двадцати рубчиков, так что… А на сей раз расчет строился так: каждый высадит по «Акстафе», да и в пиве недостатка не будет, – возьмут, сколько душа прикажет. А зачем вино с пивом мешать? –
