даже красиво.
Тихий сладостный мазохизм?
В такой обстановке у кого хочешь поедет крыша.
Не знаю. С появлением в моей жизни таких людей, как все та же Клара, Вадим, Крэш, Татьяна, я обнаружил, что в каком-то смысле не так уж и одинок, как мне это поначалу казалось. По всем моим меркам это были хорошие, замечательные в чем-то люди. И в это же время они были другие, совсем другие, что и понятно: им не довелось родиться в Багрянцах в нежной любящей семье, им не довелось получить воспитание, в котором вся жестокость прочего мира (кроме еще нескольких таких же островков гармонии и умиротворения среди всеобщего хаоса) рассматривалась лишь как некая физическая данность, константа, вроде отсутствия пригодного для дыхания воздуха на Венере, что ли. Они родились среди этой жестокости, среди противоречий, которым, кажется, не будет конца, они росли и взрослели с ними, а мы?! Ведь для нас это все было ужасно и дико, непредставимо… Теория оказывалась ничем в сравнении с нагло наваливавшейся на голову практикой.
«Лишь когда человек изживет в себе раба и гиену…», – вспомнились мне слова отца. Как хорошо эти слова звучали дома, на наших залитых лаской полянах, в наших светлых добрососедских домах! Наверное, родители знали, что это такое – гиена и раб, но мы – младшее поколение, воспитанное на музыке и книгах, представление об этих понятиях имели самое смутное, по большей части именно книжное…
Здесь-то я хорошо понял, о чем говорил отец.
Но когда же, когда они изживут в себе раба и гиену, папа?! Когда?!
…Неудивительно, что я возненавидел город, куда меня занесла судьба.
Удивительно то, что я, кажется, его полюбил.
Вот уж, правда, извращение… Впрочем, ведь черная готика – это может быть даже красиво…
Да уж, эстет, ничего не скажешь.
Я и сам не заметил, как подошел к нашему с Марийкой дому. На душе была тоска, такая же глухая и черная, как небо над головой: в городе не увидишь звезд – в царство электрических фонарей огни небесные пробиться не в силах.
Дом? Теперь дом всегда там, где она. А без нее – не будет мне дома.
Банально, да? Наверное, очень; в общем-то, я сам догадываюсь, что банально.
Но ведь это же правда, не самообман, не лукавство, не романтические бредни юнца-первокурсника, ведь это же правда, самая настоящая, потому что я так чувствую, потому что я это знаю… Потому что я просто еще привык себе верить.
И поэтому-то даже в Багрянцы, к родителям, Настене, Женьке, тете Лёне уезжать не хочется. Потому что все это, такое дорогое, такое любимое все-таки теперь не дом мне, не истинный мой, подлинный дом.
Впрочем, с чего это я, интересно, взял, что сразу в Багрянцы, к отчему порогу?
Наивно.
Сначала – в Центр, в один из наших сумасшедших, суматошных, всеми мировыми проблемами сразу озабоченных технополисов. С докладом-с.
А как же еще?
Ведь та работа, которую я делал, касалась
