не бывала она у меня!
– Врете! Лопнуло мое терпение. Я так ей и сказала: пойду в школу и все расскажу!
– Что?
– Про ваши отношения!
– И после этого… Таня уехала? Значит, это ваша вина?
И тут же понял, что ответа он не дождется. Вот-вот она заплачет, закричит, и Юра услышит такое, после чего никогда уже не сможет заговорить с этой женщиной…
Он не помнит, как очутился за дверью.
Тетка с желтым лицом дежурила в коридоре. Она участливо посмотрела на Юру.
– Прогнала?
Тот кивнул.
– Не обижайся, – утешила она его. – Марья Ивановна не в себе…
Зашаркала к двери напротив, потянула юношу за рукав.
– Тебя как зовут?
– Юрий…
– Зайди, милок…
В комнате теснее тесного, мебели немного – кровать, стол да рыночный буфет, но вся комната загромождена разным хламом, всякими ящиками, картонками, футлярами из-под загадочных допотопных вещей.
– Заходи, заходи, голубь. Юрой, говоришь, звать… Так, так. А меня Прасковьей Семеновной. Садись.
На стуле тоже какие-то коробки из-под конфет. Юра присел на краешек.
– Серчает? – спросила Прасковья Семеновна, подразумевая Марию Ивановну. – Точила, точила дочь, вот и дождалась. Танюшка матери пуще огня боялась. Слова ни с кем не скажи. Она и не говорила с матерью. Со мной, с соседкой, говорила больше…
– А не говорила, куда собирается? – с замиранием сердца спросил Юра.
– Как не говорила! – невозмутимо ответила его собеседница. – Всеми переживаньями делилась, даже письмо оставила.
– А мне нельзя посмотреть?
– Да оно тебе и написано…
– Мне? Вы же не знаете меня…
– Танюшка разъяснила. Говорит, обязательно придет. Юрой зовут. Начнет допытываться, ты и отдай…
– Так давайте…
– Сейчас, сейчас, голубь…
Из-под старинной ореховой шкатулки вытянула письмо.
Юра нетерпеливо надорвал конверт.
«Юра, я думаю, ты будешь меня искать. Только все бесполезно. Ни ты, ни мама не хотите меня понять. Я решила уехать. Не ищи меня, это тайна. Мы больше не встретимся, но ты помни обо мне. Мне будет легче при мысли, что ты хранишь меня в своей памяти. Прощай…»
И неровное, недописанное Т…
У Юры защемило сердце.
Старуха участливо смотрела на гостя.
– Оставила адресок?
Юра отрицательно покачал головой.
– Сильно, видать, обидел. Разуверилась в тебе…
– Да не обижал я…
Слабая улыбка тронула старушечьи губы.
– Ты от меня не таись, я Танюшке заместо второй матери…
Сама Прасковья Семеновна не собиралась таиться перед Юрой.
– Как же это ты, соколик, променял Танюшку на какую-то
