как на её спине под пергаментной бурой кожицей ходят тугие мышцы. Если это всё ещё и был сон, то такой реалистичный, которых ему видеть ещё не приходилось.
– Нет, – честно сказал он. – Во что?
– Бесстрашие – замечательная вещь. Если не пересекается с членовредительством.
Гусеница замешкалась, принюхалась к чему-то и толкнула незаметную дверь.
– Входите.
Помещение за дверью было точно такое же, как и предыдущее – маленькое, с низким потрескавшимся потолком и забранным решёткой окном. У окна точно так же стоял обычный письменный стол, а в одном из углов на маленькой табуретке сидела особа в сером. Очки с толстыми стёклами, крупные передние зубы и эта серость делали её настолько похожей на предыдущего безумного кролика, что Еремеев даже подумал, а не вернулись ли они каким-то неведомым путём обратно. На коленях у неё лежала большая стопка бумаги, и она с таким остервенением что-то строчила, что Еремеев не удержался.
– Бог в помощь, – выдал он. И смущённо кашлянул.
"Гусеница" хмыкнула, протиснулась между письменным столом и стеной и не очень похоже изобразила сидящего за столом конторского служащего.
– Садитесь, – кивнула она Еремееву.
Еремеев огляделся и сел на стоящую у окна скамью. За окном протарахтело нечто, напоминающее электричку, только сплошное, круглобокое и с ажурным сетчатым гребнем по всей длине.
– Видите ли, потребность в существах, понимающих происходящее, всегда велика.
– Я понимаю, – сказал Еремеев.
– Это более, чем славно, – согласилась "гусеница". Она постучала по столу костяшками хитиновых пальцев. –Потому что у нас тут возникла небольшая проблемка, связанная с непониманием.
Еремеев облизал пересохшие губы.
– Да не волнуйтесь вы так, – "гусеница" вытянулась вверх и через стол наклонилась прямо к его лицу. – Сразу вас никто не сожрёт.
И широко улыбнулась беззубым ртом.
Сидящая в углу кроликоподобная особа вскинула голову, захихикала и бросилась протирать очки, а за окном ещё раз протарахтело нечто, теперь уже в обратном направлении.
– Шикарное место, – сказал Еремеев, брезгливо отклоняясь назад от хитиновой головы "гусеницы" и выглядывая в окно. – Но шумное.
Конечно, никакой железной дороги там не было, была всё та же худосочная закатная роща и протоптанная через неё широкая грунтовая дорога, воздух над которой дрожал и плавился от жары.
– Шумное, – согласилась "сороконожка". Глазки её мигнули. – Как и всякое перепутье.
Она подтянулась, тяжело перелезла прямо через стол и доверительно устроилась рядом с Еремеевым на скамье. Еремеев, никогда до этого брезгливостью не страдавший, инстинктивно подвинулся и оттянул ворот рубашки, пытаясь справиться с дурнотой.
– Знаете… – печально наблюдая за его манёврами, вздохнула "сороконожка". – Всё до безобразия просто. Сегодня утром юный
