и те же движения в одни и те же часы. Те же тихие, бесконечно повторяющиеся движения. Лоскут казался таким маленьким в её руках, он напоминал клок белого облака, который она с лёгкостью могла сорвать с неба. Кожа походила на грустную белизну небесных барашков в минуты, когда они опускаются так низко, что превращаются в дымку.
Здесь, в Илии, в Фолойском лесу, почти не было выхода к небесам. Мало что проникало в этот лес, и ничто не покидало его. Никогда.
После долгих часов кропотливой работы и вложенной любви великанша разложила кожу на влажной земле. Она выбрала местечко, где мох разросся в зелёную мягкую подушку. Она не провела ритуалов, не пропела заклинаний, не совершила обрядов. Никто не держал великаншу за руку. С ней была лишь тишина, которую она знала как саму себя. Лишь давний друг по имени тишина.
С чудовищной медлительностью она направилась именно сюда, а не в какое-либо другое место. Лес простирался широко. Она могла выбрать местом моего рождения другой куст или дерево с более гладким стволом, прийти на берег зачарованного пруда. Однако невозможно сбить с правильного пути женщину, которая собирается впустить в мир ребёнка. У моей великанши только и были её рост, напоминавшая переплетающиеся кроны деревьев копна волос да единственный глаз. Слов она не знала. Зато имела сокровенную веру в то, что все заветные желания обязательно сбываются.
Я родилась от такого желания.
От кожи, принесённой в дар Земле.
От великанши, что хотела подарить мне целый мир.
Она дала мне имя Гея.
Долгое время жизнь состояла лишь из нас двоих.
Точнее, лишь из меня. Где бы я ни спала, куда бы я ни пошла, на что бы я ни обратила взгляд, моя великанша всегда была рядом. Из страха или из ревности, никому другому не позволяла она наблюдать за тем, как я расту. По ночам я спала подле неё, предпочитая расположиться у её округлого бедра или, чаще всего, у изгиба шеи. В то время я не могла знать, что это и был мой дом. У нас не было ни дворца, ни пещеры, ни хижины. Только гигантский лес с завораживающим пологом из листвы. Моим домом была моя мать.
Как она развлекала меня?
Мать сажала меня в карман туники и пускалась бежать меж тысячелетних дубов. И пусть каждый шаг её тяжело ударялся об землю, сердце моё билось всё легче. «Ещё!..» – просила я бежать ещё быстрее. Ветер обдувал лицо, и я расплывалась в улыбке. Мы заканчивали наши дикие гонки, сваливаясь на первой попавшейся поляне: она ложилась на спину, а я сворачивалась калачиком на груди матери, прислушиваясь к её дыханию. Мы были уставшие, но счастливые. Любой, кто встретил бы нас на поляне, решил бы, что мы сошли с ума. Мы были очень странной парочкой.
Как она учила меня?
Мать прикладывала руку к каждому дереву, что встречалось нам на пути. Сосуд сообщался с сосудом. Иногда она так крепко жмурилась, что я представляла, как они с деревом ведут глубокий разговор. Так я поняла, что нам с природой есть о чём поведать друг другу.
В другие дни она ловила птиц в полёте, оленей на бегу или щук в междуречье. Мать подносила их к моему лицу, чтобы я рассмотрела, понюхала, послушала
