не имею! Сам не помнишь?
Паха смерил ее долгим взглядом. Будто невидимым липким языком провел от кончиков сапог до бровей. Захотелось достать влажную салфетку и вытереться.
– Не помню, – буркнул он наконец. Морщины вернулись было на его лоб, но тотчас разгладились. – Как думаешь, это, мож, инсульт?
– А ты сам как вообще?
Паха повел плечом. Сплюнул.
– Нормас. Чан трещит чё-то. Звон в ухе… Слуш, подкинь до поворота на Щипки, будь другом. Село это. Тут от города пять верст.
– А автобусы туда ходят? Могу тебе дать на билет.
Очередной плевок.
– Да автобусов до утра не будет, на. Я потому и пехом. А такси, «Яндекс» этот, туда не повезет, там, типа, связи нет, рассчитать тариф не получится.
Кира посмотрела на него пристальнее. Ну, простой парень, неотесанный. Дерзкий – глаз не отводит. Становится ли он от этого опасным? Вовсе нет. Но дело в другом. Она не хотела изменять своему принципу: незнакомцев не подвозить.
– Меня Пахой звать, – представился парень.
– Карина, – соврала Кира, думая, что и так сделала для Пахи слишком много.
«Сбила, например», – ядовито напомнил внутренний голос.
«Но ведь и оживила», – возразила ему она.
Вот и подлинная причина ее сомнений. Парень дышит. Парень плюется. Парень вытирает сопли рукавом. Не киношный зомби, бездыханный и кровожадный, а обычный человек. Просто воскресший. Живое свидетельство чуда… Пугающего чуда, о котором хочется поскорее забыть.
– Так я запрыгиваю? – Паха поскреб затылок. – Или мне на скамейке ночевать?
«Мы в ответе за тех, кого оживили», – подумала Кира и сдалась:
– Садись. Раз пять верст…
Дважды уговаривать не пришлось. Паха сграбастал рюкзак, сорвался с бордюрного камня и шастнул к машине:
– Спасибо, мать!
Она тут же пожалела о своем решении.
Увы, поздно. Паха втиснулся на переднее сиденье и обхватил рюкзак длинными руками, точно паук добычу. Шапочку опять натянул до переносицы, и Кира задумалась: бритый череп – это у Пахи стиль такой? Или он солдат на побывке? Или из мест не столь отдаленных?
Она уселась рядом, завела мотор – тот работал как надо, хоть здесь без сюрпризов, – и стартовала с места резче обычного.
– Тачка зачетная, – одобрил Паха.
Кира не ответила. Пассажир слегка напоминал Данилу Багрова, и она взмолилась: пусть военный, пусть он будет военный!
Вскоре обрыднувший до тошноты город остался позади, и Паха попытался реанимировать беседу:
– Я б себе такую тачку взял, на.
Кира смолчала. Паха не сводил с нее глаз.
Огни Ильинска в зеркале заднего вида превратились в трепещущие искорки. Канули во мрак.
Когда у ее виска раздался сухой щелчок и обжигающе холодная сталь коснулась кожи, Кира пришла в ужас – но не удивилась.
«Сама виновата, дура».
Лезвие
