– прямо посреди зимы.
«Если бы вашего мужа и господина удалось убедить увидеть все свидетельства против нее, ее можно было бы уже с позором вернуть в Шотландию, – пишет Сесил в постскриптуме, и слова его сладки, как недозрелое яблоко. – Тогда все мы могли бы спокойно отдохнуть в преддверии этого Рождества».
Сесилу нет нужды меня упрекать. Я предупреждала моего господина, что это расследование – балаган и показуха, что в нем не больше правды, чем в пестрых процессиях ряженых на святки. Я говорила ему, что, если он решил принять участие в этом представлении, замысленном Сесилом, пусть дословно следует тексту пьесы. Его звали не для того, чтобы он импровизировал. Нужно было найти основания для приговора, угодного Сесилу. Но он не пожелал. Когда нанимаешь человека чести для исполнения грязной работы, он выполняет работу честно. Сесил выбрал не того лорда, когда поставил моего мужа следить за поруганием шотландской королевы. И теперь у Сесила нет ни скандала, ни обесчещенной королевы, а у меня нет дома мужа, а мне нужно вычистить и перестроить заброшенный замок посреди зимы.
Сесил пишет: «Мне жаль, что вам придется принять эту Гофолию[10]; но надеюсь, что это ненадолго, поскольку ее, без сомнения, ждет судьба ее тезки».
Для Сесила, которому посчастливилось получить мужское образование, все это, безусловно, что-то значит, но для женщины вроде меня, дочери фермера, непостижимо, как тайная грамота. К счастью, со мной сейчас мой милый сын Генри, у него краткий отпуск от придворной службы. Его отец, мой второй супруг, Кавендиш, оставил мне указания и доходы, чтобы обучить сына как джентльмена, и я послала его, а потом и двоих его братьев в Итон.
– Кто такая Гофолия? – спрашиваю я его.
– Малоизвестная фигура, – отвечает он.
– Настолько мало, что ты ее не знаешь?
Он лениво мне улыбается. Он красивый мальчик и знает об этом. Я на него наглядеться не могу.
– Что ты дашь мне за это знание, мама-графиня? Мы живем в мире, где все сведения продаются. Ты мне хорошо платишь за придворные сплетни. Я – твой соглядатай в доме твоего друга Роберта Дадли. У всех свои доносчики, и я всего лишь один из твоих, знаю. Ты мне заплатишь за плоды моего просвещения?
– Я за них уже однажды заплатила, жалованьем твоих учителей, – отвечаю я. – А оно было немалым. К тому же думаю, ты не говоришь, потому что не знаешь. Ты невежда, я зря потратила деньги на твое обучение. Я надеялась, что покупаю ученого, а мне достался обычный тупица.
Он смеется. Такой красивый мальчик. Со всеми недостатками богатеньких. Он, конечно, мое сокровище, но я ясно их вижу. Понятия не имеет, что деньги даются трудом, что наш мир полон возможностей и вместе с тем опасностей. Понятия не имеет, что его отец и я переступили черту закона, чтобы заработать состояние, которое можно тратить на него и его братьев и сестер. Ему никогда не придется трудиться, как мне, тревожиться, как мне. По совести, он и не знает,
Дочь царя Ахава. Стала символом мстительности и жестокости, когда, узнав о кознях против всего царского рода в Израиле, стала в отместку за свой род казнить детей из рода Давида в Иудее. От ярости спасся только Иоас – будущий царь Иудеи. Царицу и отряд ее помощников схватили и казнили мечом.
