только членом оных обществ по обязательству, чрез клятву или честное слово не был, да и не посещал и даже не знал об них, и чрез подговоры вне лож, Дум, Управ, как об обществах, так и о членах, тоже ничего не знал и обязательств без форм и клятв никаких не давал».
Это было, конечно, не присягой, но обязательством и в дальнейшем не замарывать свою честь вольнодумством, общением с бунтовщиками. Безусловно, офицер должен быть в курсе всех современных проблем, но одно дело – взять по ним у кого-то почитать, и другое – спрятать у себя антигосударственную библиотеку. Выглядит такое подобно тому, если б глубоко православный человек (каким до конца своей жизни оставался Деникин) кланялся бы, например, в буддийском храме.
«Чайные» разговоры с учителем Епифановым не прошли для Деникина даром. Сын фельдфебеля, и майором предпочитавшего глядеть на мир святорусски, незамутненно, уверовал в либерализм, который плохо сосуществует с иерархичностью. Возможно, «плюрализм» впитался в Антона, так сказать, с молоком матери-католички, хотя внешне он готику рационализма в образе костела и отверг? Бывший церковный служка не смог и не захотел стать консерватором, ортодоксом. Поручик встал на путь, во многом духовно взаимоисключающийся.
После восстания декабристов офицеры незначительно участвовали в антиправительственной деятельности. Тем более в Академии Генштаба не могло быть никаких политических кружков или вхождения ее слушателей в конспиративные организации. «Академисты» традиционно чтили слова, как-то сказанные на этот счет генералом Драгомировым:
– Я с вами говорю как с людьми, обязанными иметь свои собственные убеждения. Вы можете поступать в какие угодно политические партии. Но прежде чем поступить, снимите мундир. Нельзя одновременно служить своему царю и его врагам…
В результате страстного овладения поручиком Деникиным политикой вместо сферической геометрии и других скрупулезных предметов у него и пошло прахом. На экзаменационной сессии первого курса он провалился.
Деникин благополучно ответил по истории военного искусства профессору Гейсману и перешел экзаменоваться к профессору полковнику Баскакову. Тот предложил рассказать о Ваграмском сражении. Поручик более или менее помнил эту решающую битву между наполеоновской армией и австрийцами эрцгерцога Карла в 1809 году. Он, все более воодушевляясь, говорил некоторое время, как Баскаков прервал:
– Начните с положения сторон ровно в 12 часов дня.
Деникин лихорадочно подумал:
«Ровно в двенадцать! Дрались пятого и шестого июля… Шестого французы нанесли решающий таранный удар колонной Макдональда. Это самое главное при Ваграме – применение глубокого таранного боевого порядка… Но что творилось именно в 12 часов? И разве часовой расклад так важен?..»
Поручик, сбиваясь, продолжал рисовать общую картину.
Баскаков монотонно сказал:
– Ровно в двенадцать.
Деникин
