про русских, не включать себя в число тех, затем что он уже стал больше француз, нежели русский») [Фонвизин 1959, 1: 76–78]. В первом явлении пятого действия он утверждает, что у французов иные взгляды на брак и хозяйство, чем у русских. Ни один француз не вступит в брак по расчету, ни один француз не согласится «кушать наши сухари» [Фонвизин 1959, 1: 95–96]. Более того, в четвертом явлении пятого действия Иванушка заявляет, что французу «невозможно» сердиться на супружескую измену, так как у них такие поступки считаются «безделицей». Восхищение Иванушки французами в итоге сводится к двум простым утверждениям: во Франции люди свободны в той мере, какая недоступна в традиционалистской России, и там «люди-то не такие, как мы все русские» [Фонвизин 1959, 1: 77]. Иванушка отчаянно ищет слова, чтобы сказать отцу, что «выход» из русской отсталости в том, чтобы русские стали французами – если не телом, то душой. Бригадир, не понимающий своего блудного сына почти ни в чем, здесь осознает, что Иванушка отрекается от русских ценностей, и обещает: «Рано или поздно я из него французский дух вышибу» [Фонвизин 1959, 1: 79]. В противостоянии с блудным сыном бригадира постигает участь, нередкая для государственных чиновников XVIII века, которые служили русскому государству, даже при том, что оно поощряло «французские» ценности.
Между тем, как явствует из первого явления первого действия, старшие не могут понять «грамматику» или дискурс молодого, более космополитичного поколения. По мысли Фонвизина, по мере того как французские обороты речи проникали в русский язык, русские не только начинали использовать заимствованные слова в странных формах, но и теряли контроль над родным языком. Когда бригадирша, к своему ужасу, узнаёт, что советник признался ей в любви, она не может выразить эту мысль по-русски. Иванушка говорит ей: «Матушка, он с тобою амурится!» – высказывание, в котором французское слово amour образует корень неологизма «амуриться», возвратного глагола, который может означать как «говорить о любви» с кем-то, так и «заниматься любовью» с кем-то. Бригадирша отвечает: «Он амурится!» – смешная фраза, потому что без зависимого слова [«с тобою»] она буквально означает: «Он любит сам себя» [Фонвизин 1959, 1: 66]. Сбитая с толку бригадирша признается советнику: «Иному откроет [Господь] и французскую, и немецкую, и всякую грамоту, а я, грешная, и по-русски-то худо смышлю» [Фонвизин 1959, 1: 65]. Даже сам бригадир, решительный противник французских выражений и французской культуры, в четвертом явлении третьего действия допускает забавный неологизм, объясняясь с советницей: «Я хочу, чтоб меня ту минуту аркибузировали, в которую помышлю я о тебе худо» [Фонвизин 1959, 1: 78]. Россия Фонвизина – это место, в котором с пугающей комичностью рушится русская грамматика, а вместе с ней и понимание между людьми. В первом явлении первого действия все персонажи сходятся во мнении: «Черт меня возьми, ежели грамматика к чему-нибудь нужна, а особливо в деревне» [Фонвизин 1959, 1: 52–53]. Как и другие страны, раздираемые культурными
