«обнаружению» «паразитической жизни» русского дворянства [Макогоненко 1961: 142].
Правота Вяземского в этой дискуссии в том, что в комическом методе Фонвизина действительно есть элемент карикатуры, однако Вяземский был не прав, игнорируя политическую повестку пьесы. Макогоненко, со своей стороны, придал слишком большое значение политическому содержанию пьесы, представив комедию как идеологический «памфлет» в защиту просвещения и против «паразитизма» владельцев крепостных. Затруднение для Макогоненко представлял финал пьесы, в котором происходит помолвка Софьи с богатым помещиком Добролюбовым, поскольку тем самым как бы подтверждается правомерность крепостного права как основы общественного строя. Также Макогоненко проигнорировал неудобную для него фонвизинскую критику галломании: он не стал ее анализировать, отделавшись от Иванушки фразой об «идиотически бессмысленной жизни двадцатипятилетнего бездельника» [Макогоненко 1961: 105].
На самом деле карикатура Фонвизина на дворянские нравы была одним из признаков продолжающейся трансформации российского общества под влиянием западных ценностей – процесса, инициированного Петром I и ускоренного Екатериной II в первые годы ее царствования. В глазах Фонвизина эта трансформация, имевшая много положительных сторон, была одновременно и смешной, и, в некоторых отношениях, потенциально трагичной, особенно в связи с исчезновением грамматики и распадом смысла. Фонвизин не был однозначным или, по выражению Михаила Бахтина, «монологическим» поборником Просвещения, каким его представил Макогоненко. Фонвизин достаточно ясно понимал ценность индивидуализма, толерантности, разума и человеческого достоинства, но его беспокоило, что французские представления о личной нравственности приведут к разладу в российской семейной жизни, обществе и культуре. Грозная финальная реплика советника – «жить без совести всего на свете хуже» – напоминала россиянам, что за отказом от традиционной религии следует ад.
Из «Чистосердечного признания» Фонвизина известно, что он читал «Бригадира» своему покровителю Елагину, Екатерине и Павлу, Никите и Петру Паниным, Захару Григорьевичу и Ивану Григорьевичу Чернышевым, А. С. Строганову, членам семей Шуваловых, Воронцовых, Румянцевых, Бутурлиных [Фонвизин 1959, 2: 96–101]. Эта аудитория не только задавала тон русской высокой культуре, покровительствуя писателям, но и в значительной степени несла коллективную ответственность за политический курс России. Чем объяснить их благосклонность к «Бригадиру», пьесе, нашпигованной скрытой, а то и явной социальной и политической критикой?
Ответ отчасти в том, что в пьесе Фонвизина критикуются только отставные чиновники. Бригадир в последний раз участвовал в военных действиях в турецкой войне 1735–1739 годов – это единственная кампания, которую он упоминает в четвертом явлении третьего действия. Советник ушел с государственной
