облака.
– Убили! Насмерть убили мужика моего! – заголосила жена Захарки и, суматошно размахивая руками, опрометью выскочила со двора на улицу.
– Спасите! Караул! Тати на дому живота лишают!
Заполошная баба горланила с надрывом, однако вернуться во двор, где якобы убивали ее мужа, совсем не спешила. Вокруг нее собралась толпа зевак, самые храбрые из которых дерзновенно заглядывали в ворота, при этом не проявляя желания зайти в них и выяснить, по какому случаю такой знатный переполох учинился?
Не обращая внимания на весь этот перегуд снаружи, Феона присел над Гвоздевым и протянул ему кусок домотканого холста, снятый им с тына.
– Ну, теперь поговорим или мне тебя на съезжий двор тащить?
Захар сплюнул на землю кровавую слюну, взял протянутый платок и приложил к разбитому носу.
– А чего не поговорить, коль хороший человек!
Отец Феона беззлобно усмехнулся в густые, опрятно стриженные усы и охотно помог стрельцу подняться на ноги. Со спины донесся громкий топот подкованных сапог и послышались возмущенные голоса.
– Бесчинствуешь? Кто позволил? Что ты за монах такой?
Феона не спеша обернулся. Три чернослободца, один из которых был вооружен коротким бердышом, а двое остальных – угрожающего вида дубинками, со всех сторон утыканными коваными гвоздями, зашли во двор и направились прямиком к монаху.
– А сами-то вы кто, православные? – спросил он с ухмылкой.
Эта высокомерная ухмылка сильно не понравилась чернослободцу, перекидывавшему с руки на руку бердыш на коротком и толстом древке.
– Мы есть решеточные сторожа с Кисельного, – произнес мужик важно и заносчиво, – я здесь десятский!
– Как звать?
– Кличут Афанасием. Тебе зачем?
– Я Григорий Образцов, помнишь такого?
Услышав громкую фамилию, Афонька стушевался, но, настороженно оглядевшись, быстро взял себя в руки и, подбоченившись, спесиво выпятил нижнюю губу.
– Почем мне знать, что не врешь? Бумага есть?
– Нет бумаги…
– Ну тогда мы тебя самого на съезжий двор отволочем, – заорал десятский, потирая ладони.
Глаза его, вспыхнув как свечки, горели хищным огнем, не сулившим отцу Феоне ничего хорошего.
– Только сперва мы тебя сами проучим, чтобы наших мужиков не задирал.
Афонька, кивнув дружкам, перехватил свой бердыш двумя руками, точно выискивал место на теле монаха, куда было бы сподручней ударить обушком. Караульщики меж тем, поигрывая дубинками, зашли по бокам, весело перемигиваясь, точно все происходящее сильно их забавляло.
Отец Феона, оглядевшись, нехотя поднялся на ноги и устало покачал головой.
– Как же я не люблю это!
Перехватив предплечьем занесенный над ним
