style="font-size:15px;"> – Ну, Захар Гвоздев, рассказывай, как ты нечистого застрелил?
Скрестив руки на груди, Феона пытливо смотрел на отставного стрельца, словно одними глазами мог проникнуть в его душу.
– А чего рассказывать? – смутился Захар, потупив взор.
– Все рассказывай, что было! – улыбнулся монах и, взяв за локоть, помог стрельцу подняться на ноги.
Сообразив, что бить его сегодня, кажется, больше не будут, Захар осмелел, расправил плечи и решительно махнул рукой.
– Было! Ульянка, баба моя, аккурат после второй ночной стражи с вечери пришла, говорит, в курятнике кто-то озорует. А у меня, понимаешь, в прошлом годе хорек всю птицу за раз подушил! Ну, взял я свою пищаль, захожу в курятник, а там, Господи Иисусе! Черт! Сам маленький, черный, глаза горят, и петух мой под мышкой!
– Глаза, говоришь, горели?
– Горели! Адовым, синим огнем… Страшное дело!
– Странно! – хмыкнул под нос отец Феона. – Ладно, чего дальше было?
– Так, это… – почесал затылок Захар. – Бросился он на меня, я и пальнул со страха, не целясь, а он завыл, точно я ему яйца отстрелил, отлетел в кормушку с зерном, взбрыкнул ногами и затих.
Захар замолчал, обернулся назад и тревожно огляделся, ища глазами поддержку жены.
– Продолжай! – нетерпеливо скомандовал отец Феона, которому надоело вытягивать из стрельца каждое слово, имеющее непосредственное отношение к происшествию.
– Чего продолжать-то? – не выдержал Гвоздев. – Закрыл я дверь и убег, а когда вернулся с десятским, черта уже и след простыл! Знамо дело – нечистый!
– Это все?
– Все! Вот баба моя не даст соврать!
– Все, все… – с горячностью поддержала мужа Ульянка.
– Все? – строго переспросил монах, подозрительно прищурившись.
Не выдержав пристального взгляда отца Феоны, Захар смутился и отвел глаза в сторону.
– Захар! – воскликнула побледневшая вдруг Ульянка.
– Все? – грозно свел густые брови монах.
– Ну было, было… – сдался Захар, повинно склонив голову перед прозорливым монахом.
– Что было?
– Коробочка одна!
– Эх, Захар, Захар, – выдохнула расстроенная жена и, обреченно махнув рукой, ушла в дом, загнав туда же уже совсем осмелевших детей.
– Ульянка! – плаксиво заныл стрелец, проводив женщину унылым взглядом побитой собаки.
– Давай, Гвоздев, не тяни, – вернул его к действительности строгий голос отца Феоны, – говори, что за коробка?
– Маленькая, не больше четверти[46]. На подстилке лежала.
– Что в ней?
– Почем я знаю? Боязно было открывать. Она тоже светилась, как глаза у черта!
– Что же ты с ней сделал?
– Отнес на лопате да в пруд сбросил! Что я, межеумок,
Старинная мера длины, четверть аршина, пядь ≈ 177,8 мм.
