тут под платаном такую видел… Всем этим… Машкам нашим! Блудодейкам! Содомщицам. Мать их… волосатую обезьяну…
– Чё Машка? Под каштаном всё-таки или под платаном? – рассердился Кирьян Егорович, столько сил потративший на выяснение породы малоизученного дерева. И, как теперь оказывается, совсем напрасно.
– Под платаном? А я чё сказал? Кедра? Кедра в Ливане, ты меня не путай, не бес. Не прогневляй, как грится, орла, крыл не режь ему.
– А ты сказал платан, а это каштан.
– Это каштан!!! У-у, блЪ! А! У! А у меня тут это… записано на салфетке. Та-ак, после снедения… руки вытирать… Мусорка тут хде? У-у-у, немцы! Мусорки нет! Эй, немцы! Подь-ка сюды, мил человек, – и Бим подгребает к себе официанта, ну лишь бы с кем поговорить.
На протяжении дней своей юности и всего путешествия Бим любовно собирает всякие мелочи, напоминающие ему о каких-то знакомствах, беседах с иностранцами, с билетёрами метро и таксистами. В этом списке стикеры под пивные кружки с автографами официантов, салфетки, бумажки, фотки. Там же обёртки с надписями и рисунками малознакомых немецких и прочих людей, таких же туристов, встретившихся на пути с Бимом и свидетельствующие о совместных беседах. Там оброненные кем-то коробочки. В кошельке, не такая уж нужная, но памятная мелкая сдача. – Я эту не променяю, – говорил Бим. – Это от тогушки10, а это вот от австрияка. Помнишь австрияка в Августинере? Худой ещё такой хлопчик… К родственникам ещё приехал, а родственников дома не оказалось, или попутал адрес… что-то такое…
– Это который один скучал за соседним столом?
– Ну да, который к нам ещё приставал: откуда, откуда, а потом с испуга сдулся. Подумал, что мы бандиты или бомжи. А сам голубее некуда. А ему же охота было, а мы же не клюнули. Помнишь? Молодец, значит. Да и мало ли мы кто на самом деле. А вдруг мы наживка. На лбу у нас печати нет.
Про каждый предмет Бим делает короткую запись в блокнотике: там-то, во столько-то времени, по такому-то случаю. Так и салфетке с надписью «Castanea», сделанной настоящей немецкой женщиной, уготовлена судьба стать немаловажным экспонатом в домашнем настенном музее путешественника Нетотова Бима Сергеевича.
– Платан вспомнил, – посмеивается Кирьян Егорович. – С Платоном, что ли попутал? Философствовать ходил в сортир?
– Кто таков Платон? В бочке что ли который? На цепи?
– В бочке Диоген, а я про Платона. Ну, Платон, блин, под деревом сидел – так дерево и назвали. Философски.
– Или Платона от дерева?
– А фуй его знает. Неважно. История замалчивает. А это каштан. И в рот его ити. Жареному идти в рот то есть. Вкусный, говорят. Как солёный виноград. Кору ещё пользуют. Витамин и ещё какая-то там муйня дубяцкая.
– Ну и вот… кору, жареную… каштан… Оскома, о-о-о! А Катя там… – о чем-то своём вспоминает Бим.
– А говорил: Машка…
– Вот бы Хольц-то бы, блинЪ, тут развернулся. …Бы! И с Машками. И Катьками… – гнёт свою линию Бим.
У барона
