финале. Трагичность события нас абсолютно не смущала, верх одерживали детское любопытство и новизна происходящего.
Мы знали обо всех известных в городе похоронах, которые проходили на Петропавловском кладбище. Могли безошибочно показать, где, например, покоятся жертвы страшной автомобильной аварии, в которой погибла целая большая семья, и о которой долго говорил потом весь город. Суровой расправы мужа-ревнивца над юной женой, совсем еще девочкой. Или скорбный памятник эвакуированным, умершим в военных эшелонах во время второй мировой войны, которых снимали с поездов и складывали на насыпь.
С большим стыдом (но чего только не случается с нами в детстве!) признаюсь и каюсь: в свои 6-10 лет мы без зазрения совести могли вырвать растущие на могилах цветы, принести домой и посадить в палисаднике. Происходило это так: вырываешь с корнем понравившийся экземпляр и пулей несешься домой, чтобы не дай Бог, кто-нибудь сие ботаническое преступление не заметил и не сдал нас в милицию, которой нас постоянно пугали родители. Мама, конечно, сразу поняла, откуда на наших грядках каждую весну появляются небесной красоты анютины глазки, нежные маргаритки или гордые стройные ирисы. Она регулярно учиняла мне допрос с пристрастием, распекала за воровство, пугая тем, что с могил ничего брать нельзя. Мол, ночью покойник встанет из могилы, явится ко мне и потребует вернуть похищенное.
– И ты или сама умрешь от страха, или кто-нибудь из родных. Ты этого хочешь, да? – сурово спрашивала мама.
Богатое воображение, которым с малых лет меня щедро наделила природа, тут же рисовало картину того, как в нашу калитку стучится скелет и стреляет в меня. А потом – собственных пышных похорон непременно с музыкой и морем роскошных цветов. Это же так красиво, размышляла я, дрожа и обмирая ночью в постели. В итоге мамины страшилки цели не достигали. Я не могла понять, что ужасного в обряде проводов человека в мир иной, если он так величествен и необычен?
Весенне-летне-осенние эпизоды цветочной клептомании повторялись снова и снова. И мама снова натыкалась в укромном уголке сада на очередной росток и с досадой в голосе кричала: «Это что такое? Опять? Сколько можно тебе говорить об одном и том же? Дождешься! В конце концов я тебя за воровство сдам в милицию!»
Уговоры, убеждения и запугивания встающими из могил покойниками и милицией воспитательного эффекта не имели. Помог случай, раз и навсегда отбивший у меня охоту выкапывать цветы на погосте и брать чужое. В один прекрасный день, когда мы с подружками опустошили очередное захоронение от редкого сорта махровых нарциссов, и, воровато озираясь, трусили с добычей домой, сзади на меня (а я бежала последней) напал, сильно напугав, худенький мальчишка лет десяти.
– Отдай, цветы! Они папины! Отдай! – отчаянно кричал он со слезами в голосе. – Зачем вы их вырвали? Мы с мамой луковицы на рынке за дорого купили, посадили у папы, ждали, когда они распустятся, а вы… Как вы могли, дрянные девчонки!
