вниз к железной дороге, откуда поезда спешат в разные концы страны. Мама у меня педагог, она досконально изучила в пединституте детскую физиологию, очень полюбила эту науку, чем и козыряет при каждом удобном случае. Например, убеждает всех в том, что с ребенком нужно обязательно гулять в любое время года и в любую погоду не меньше двух часов в день, поскольку это благотворно влияет на его физическое и духовное развитие. Поэтому мы гуляем с ней или бабушкой и в январский лютый мороз, и в февральскую вьюгу, и ноябрьские надоедливые, затяжные и нудные дожди, которые превращают наш чернозем в непролазное болото. Однажды в нем утонул мощный трактор «Беларусь».
На мне беличья шубка, мутоновая бежевая шапка, плотно прикрывающая уши, для надежности прихваченная на голове резинкой, и черные валенки-самовалки, заказанные дедушкой у знакомого деревенского вальщика. Едва мы поравнялись с домом подружки, моей ровесницы Галки, с которой весело и беззаботно провели на улице все лето, как я останавливаюсь и замираю при виде непривычной картины. Все три выходящие на улицу окна облеплены изнутри ребятишками в легкой домашней одежде. С нескрываемой завистью они жадно глядят на нас с мамой, провожая глазами каждое движение.
Куликовы – семья многодетная и бедная. В ней растут три дочки, появившиеся на свет с интервалом в два года, и маленький сын Санек. Работает же на местной мебельной фабрике, которая через дорогу от их дома, лишь один отец – небольшого роста, вечно угрюмый и озабоченный, если не сказать озлобленный на жизнь, болезненный сухорукий дядя Ваня. Мама говорит, что купить зимнюю одежду и обувь всем ребятишкам Куликовым не по карману. Осенью родители с трудом «справили» драповое пальтишко только старшей дочери Наде. Она ходит во второй класс местной школы, до которой пешком детским шагом минут сорок. Остальным же маленьким Куликовым до своего первого класса придется сидеть зимой дома с утра до вечера и с нетерпением ждать прихода весны, чтобы, наконец, побегать по улице и гордости всего поселка – большому некошеному зеленому лугу, принадлежавшему мебельной фабрике.
На него она свозила в кучу отходы производства и некондицию – суковатые бревна, которые не годились для производства мебели, стружки, опилки, обрезки, щепки, чурбачки, как называл их отец – бракованные деревянные детали. Все это на старенькой небольшой лохматой лошади привозил под вечер на телеге инвалид войны дядя Миша. Он потерял на фронте левую ногу и пугал ребятишек неуклюжим и видно очень неудобным деревянным протезом, который скрипел при каждом движении раз и вызывал хромоту. Каждый день мы с нетерпением ждали подводу дяди Миши с ведрами и сетками, чтобы набрать в них «чурбачков».
– Р-разойдись, мелкота, а то зашибу! – весело командовал обычно он, принимаясь разгружать телегу и сваливая душистый деревянный хлам в большую желтую кучу, и мы разлетались, как саранча, в разные стороны.
Отходы пахли лесом и новым годом. Мы забирались на душистую кучу, отыскивали деревянный шурм-бурум и складывали его в свою тару. Мебельные отходы годились для уличных игр, например, для лапты,
