подруги – более вульгарной расцветки для штанов было просто не найти! Леопардовый с красным вместе смотрелись крайне вызывающе, но, по крайней мере, они между собой хотя бы как-то сочетались. Подобрать гармоничный наряд из обносков в принципе было довольно сложно.
На часах было почти девять утра. Идти в гости к подруге было еще рано – летом Кэйт спала до полудня. Нужно было как-то скоротать несколько часов, поэтому Лила отправилась в гостиную и включила телевизор. Мельком глянув все каналы по порядку, она убедилась, что ничего интересного сейчас не показывают. Вздохнув, Лила выключила телевизор и, помня бабушкины слова, выдернула его шнур питания из розетки, прежде чем уйти в свою комнату. Ей было непонятно, зачем это нужно делать. Почему перед уходом из дома отключать от сети нужно один только телевизор? Но Лила знала: если вечером обнаружится, что телевизор не отключен, ей грозит строгий выговор.
Усевшись за свой письменный стол – старенький, обшарпанный и слишком низкий для того, чтобы можно было за ним выпрямиться, – Лила достала чистый лист, карандаш и принялась рисовать. По мере того, как на бумаге появлялся силуэт, Лила чувствовала все большее облегчение: казалось, что вся ее досада и раздражение, накопленные за сегодняшнее утро, куда-то улетучиваются, и остается только восторг от того, какой получается зарисовка. У нарисованной девушки в приоткрытом рту виднелись длинные вампирские клыки, а ее рука, обхватывающая колено, превращалась в огромный клинок, который выглядел очень круто.
Уверенности в том, что у вампиров могут быть такие руки-клинки, у Лилы не было. Но от этого ее эйфория только увеличивалась: ей не терпелось показать рисунок Кэйт, чтобы та оценила полет фантазии по достоинству. Чтобы не ударить в грязь лицом перед подругой, Лила уделила много времени штриховке, стараясь придать рисунку объем и глубину. Она так увлеклась, что не замечала ни затекшей спины, ни отсиженного места пониже нее, ни шкрябания Сашки в туалете, возмущенного тем, что за ним до сих пор не убрано.
Казалось, ничто не может оторвать Лилу от увлекательной игры светотени, однако, едва соседи за стенкой включили музыку на полную громкость, музу Лилы как ветром сдуло.
Это была самая удручающая музыка, которую только Лиле доводилось слышать. Она была наполнена басами, от которых все ходило ходуном, и когда басы стихали, можно было услышать заунывный хор мужских голосов – казалось, это грустные монахи из нотрдамского собора поют какие-то молитвы, в которых Лила разобрала только одно слово: «Амено». Эти песнопения так резко контрастировали с ее настроением, что никаких сил слушать «Амено» у Лилы не было.
Взглянув на часы и обнаружив, что полдень уже миновал, Лила поспешила к трюмо, чтобы набрать на домашнем телефоне номер подруги. После пары долгих гудков трубку на том конце подняла младшая сестра Кэйт, Женька.
– Привет, – поздоровалась с ней Лила, добродушно улыбаясь. – Кэйт дома?
Женя
